Теоретические основания синтаксиса. Основные вопросы теории синтаксиса

Аспекты теории синтаксиса

Н.Хомский

I. Методологическое введение.

1. Порождающие грамматики как теории лингвистической компетенции.

<…> Полностью адекватная грамматика должна приписывать каждому из бесконечной последовательности предложений структурное описание, показывающее, как это предложение понимается идеальным говорящим-слушающим. Эта традиционная проблема описательной лингвистики, и традиционные грамматики дают изобилие информации, имеющей отношение к структурным описаниям предложений. Однако при всей их очевидной ценности эти традиционные грамматики неполны в том отношении, что они оставляют невыраженными многие основные регулярности языка, для которого они созданы. Этот факт особенно ясен на уровне синтаксиса, где ни одна традиционная или структурная грамматика не идет далее классификации частных примеров и не доходит до стадии формулирования порождающих правил в сколько-нибудь значительном масштабе. Анализ лучших из существующих грамматик сразу же показывает, что это следствие порочности принципа, а не вопрос эмпирической детальности или логической точности. Тем не менее кажется очевидным, что попытка исследовать эту в значительной степени не отмеченную на карте территорию может быть с наибольшим успехом начата с изучения свойств структурной информации, представленной традиционными грамматиками, и свойств лингвистических процессов, которые были выявлены, хотя бы и не формально, в этих грамматиках.

<…> Грамматика конкретного языка должна быть дополнена универсальной грамматикой, которая вводит творческий аспект использования языка и выражает глубинные регулярности, которые будучи универсальными, исключаются из самой конкретной грамматики. <…> Лишь после дополнения универсальной грамматикой грамматика данного языка дает полные сведения о компетенции говорящего-слушающего.

<…> Возвращаясь к главной теме, замечу, что под порождающей грамматикой я понимаю просто систему правил, которая некоторым эксплицитным и хорошо определенным образом приписывает предложениям структурные описания. <…>

Организация порождающей грамматики.

<…> Знание языка включает в себя имплицитную способность понимать неограниченное количество предложений. В силу этого порождающая грамматика должна быть системой правил, которые могут итерировать и порождать при этом бесконечно большое число структур. Эта система правил может быть разложена на три основных компонента порождающей грамматики: синтаксический, фонологический и семантический компоненты. <…>

Синтаксический компонент грамматики должен указывать для каждого предложения глубинную структуру, которая определяет его семантическую интерпретацию, и поверхностную структуру, которая определяет его фонетическую интерпретацию. Первая интерпретируется семантическим компонентом, вторая – фонологическим компонентом.

Можно было бы предположить, что поверхностная структура и глубинная структура всегда будут идентичными. <…> Центральная идея трансформационной грамматики состоит в том, что эти структуры вообще различны и что поверхностная структура задается неоднократным применением определенных формальных операций, называемых «грамматическими трансформациями», к объектам более элементарного вида. Если это верно (а я буду исходить из этого допущения), то синтаксический компонент должен порождать для каждого предложения глубинную и поверхностную структуры и соотносить их друг с другом. <…>

Разложение на Непосредственно Составляющие <…> реальной цепочки формативов может быть адекватным для объяснения поверхностной структуры, оно определенно не является адекватным для объяснения глубинной структуры. В этой книге я занимаюсь в первую очередь глубинной структурой и, в частности, элементарными объектами, из которых глубинная структура состоит.

Базой синтаксического компонента является система правил, которая порождает весьма ограниченное <…> множество базовых цепочек, каждая из которых имеет связанное с ней структурное описание, называемое базовым Показателем Структуры Составляющих, или базовым С-показателем. Эти базовые С-показатели являются элементарными единицами, из которых состоят глубинные структуры. <…> В основе каждого предложения языка лежит последовательность базовых С-показателей, каждый из которых порождается базой синтаксического компонента. Я буду называть эту последовательность базисом предложения, который лежит в его основе.

Кроме базы, синтаксический компонент порождающей грамматики содержит трансформационный субкомпонент. Он занимается порождением предложения с его поверхностной структурой из его базиса.

Среди предложений с одним базовым С-показателем в качестве базиса мы можем выделить собственное подмножетсво, называемое «ядерными предложениями». Это предложения особенно простого вида, которые для своего порождения в минимальной степени вовлекают трансформационный аппарат.

<…> Во многих местах данного изложения я буду молчаливо допускать, упрощая факты <…>, что лежащая в основе базовая цепочка и есть предложение и что базовый С-показатель есть как поверхностная структура, так и глубинная.

II. Категории и отношения в синтаксической теории.

1. Сфера действия базы.

Теперь мы обратимся к задаче уточнения и развития общей схемы <…>, показывающей, как организована порождающая грамматика.

Исследование порождающей грамматики может быть успешно начато с тщательного анализа той информации, которая представлена в традиционных грамматиках. <…> Рассмотрим, что сообщает традиционная грамматика о следующем простом английском предложении:

(1) sincerity may frighten the boy

«искренность может испугать мальчика»

Рассматривая это предложение, традиционная грамматика может дать информацию следующего типа:

(2) (i) цепочка (1) является Предложением (S); frighten the boy является Глагольной Составляющей (VP), состоящей из Глагола (V) frighten и Именной Составляющей (NP) the boy ; sincerity является также NP ; NP the boy состоит из Определителя (Det) the , за которым следует Существительное (N); NP sincerity состоит только из N ; далее, the является Артиклем (Art), may является Вспомогательным Глаголом (Aux) и, кроме того, Модальным Глаголом (M).

(ii) NP sincerity функционирует как Субъект предложения (1), в то время как VP frighten the boy функционирует как Предикат этого предложения; NP the boy функционирует как Объект VP , и V frighten как ее Главный Глагол; грамматическое отношение Субъект-Глагол имеет место для пары (sincerity , frighten), а грамматическое отношение Глагол-Объект имеет место для пары (frighten , the boy).

(iii) N boy является Исчисляемым Существительным (отличающимся от Вещественного Существительного butter «масло» и от Абстрактного Существительного sincerity) и Именем Нарицательным (в отличие от Имени Собственного John и Местоимения it); оно, кроме того, является Одушевленным Существительным (в отличие от book «книга») и Человеческим Существом (Human) (в отличие от bee «пчела»); frighten является Переходным Глаголом (в отличие от occur «встречаться») и таким Глаголом, который не допускает свободного опущения Объекта (в отличие от read «читать», eat «есть»); он свободно принимает значение Длительного Вида (в отличие от know «знать», own «владеть»); он допускает при себе Абстрактные Субъекты (в отличие от eat «есть», admire «восхищаться») и Человеческие Объекты (в отличие от read «читать», wear «носить»).

Мне представляется, что информация, представленная в (2), несомненно является правильной по существу и необходимой для любого объяснения того, как язык используется и усваивается. Главная тема, которую я хочу затронуть, – это вопрос о том, как информация такого рода может быть формально представлена в структурном описании и как такие структурные описания могут быть порождены системой эксплицитных правил. <…>

2. Аспекты глубинной структуры.

2.1. Категоризация

Замечания, приведенные в (2 i), касаются подразделения цепочки (1) на непрерывные подцепочки, каждая из которых приписана к определенной категории. Информация такого рода может быть представлена с помощью помеченной скобочной записи предложения (1), или, что эквивалентно, диаграммой-деревом типа (3).<…> Если теперь допустить, что (1) есть базисная цепочка, то структура, представленная в (3), может рассматриваться как первое приближение к ее (базовому) показателю Структуры Составляющих (С-показателю).

Грамматика, которая порождает простые С-показатели типа (3), может основываться на словаре символов, который включает как формативы (the , boy и т.д.)., так и категориальные символы (S , NP , V и т.д.). Формативы затем могут подразделяться на лексические единицы (sincerity , boy) и грамматические единицы (Перфектность, Притяжательность и т.п). <…>

Sincerity may frighten Det N

<…> Естественным механизмом порождения С-показателей типа (3) является система правил подстановки.

Правило подстановки есть правило вида:

где X и Y есть (возможно пустые) цепочки символов, A – единичный категориальный символ и Z – непустая цепочка символов. Это правило интерпретируется как утверждение о том, что категория А реализуется как цепочка Z , когда она находится в окружении, состоящем из X слева и Y справа. Применение правила подстановки (4) к цепочке… XAY …превращает ее в цепочку … XZY …

<…> Система правил подстановки <…>может служить частью порождающей грамматики.

Неупорядоченное множество правил подстановки <…> называется грамматикой непосредственных составляющих (или грамматикой структуры составляющих). <…>

Кажется ясным, что определенные виды грамматической информации представляются наиболее естественным образом с помощью системы правил подстановки, и мы можем поэтому заключить, что правила подстановки составляют часть базы синтаксического компонента. Далее, допустим, что эти правила расположены в линейной последовательности, и определим последовательный вывод как вывод, образованный серией применений правил с соблюдением их порядка. <…>

Чтобы получить С-показатель типа (3), базовый компонент должен содержать следующую последовательность правил подстановки:

(5) (I) S→NP ˆ Aux ˆ VP

Заметим, что правила (5), будучи достаточными для порождения (3), будут также порождать такие отклоняющиеся от нормы последовательности, как boy may frighten the sincerity «мальчик может испугать искренность». <…>

Имеется естественное различие в (5) между правилами, которые вводят лексические формативы (класс (II)), и другими правилами. Действительно <…>, необходимо различать эти множества и помещать лексические правила в специальную часть базы синтаксического компонента.

Таким образом, в отношении информации типа (2 i) мы ясно видим, как она должна быть формально репрезентирована и какие виды правил требуются для того, чтобы породить эти репрезентации.

2.2.Функциональные понятия.

Обращаясь теперь к (2 ii), мы можем сразу же заметить, что используемые там понятия имеют совершенно другой статус. Понятие «Субъект», в отличие от понятия « NP », означает грамматическую функцию, а не грамматическую категорию. Другими словами, это относительное по своей природе понятие. Мы говорим, в традиционных терминах, что в (1) sincerity есть NP (а не что это NP данного предложения) и что sincerity есть (функционирует как) Субъект – при данном предложении (а не что это Субъект). Функциональные понятия типа «Субъект», «Предикат» должны тщательно отграничиваться от категориальных понятий, таких как «Именная Составляющая», «Глагол», и различие между ними не должно быть замаскировано тем обстоятельством, что иногда один и тот же термин используется для понятий обоих видов. Поэтому попытка формально репрезентировать информацию, представленную в (2 ii), с помощью расширения С-показателя (3) до (6), путем добавления к (5 I) необходимых правил подстановки будет просто смешением этих различий. Такой подход ошибочен в двух отношениях. Во-первых, при этом смешиваются категориальные и функциональные понятия, обоим приписывается категориальный характер, а относительный характер функциональных понятий остается невыраженным. Во-вторых, при этом не замечают, что и (6), и грамматика, на которой этот показатель основывается, являются избыточными, так как понятия «Субъект», «Предикат», «Главный глагол» и «Объект», будучи относительными, уже представлены в С-показателе (3), и не требуется никаких новых правил подстановки для их введения. Необходимо только сделать эксплицитным относительный характер таких понятий, определяя «Субъект – при» для английского языка как отношение, связывающее NP некоторого предложения вида NP ˆ Aux ˆ VP со всем предложением, «Объект – при» – как отношение между NP в VP вида V ˆ NP и всей VP и т.д. В более общем виде мы можем считать, что любое правило подстановки определяет описанным способом множество грамматических функций, причем только некоторые из этих функций (а именно те, которые касаются наиболее абстрактных грамматических категорий «высшего уровня») традиционно наделяются эксплицитными именами.

Субъект Aux Предикат

N may Главный глагол Объект

Фундаментальная ошибка, заключающаяся в рассмотрении функциональных понятий как категориальных, несколько маскируется в примерах, в которых имеется только один Субъект, один Объект и один Главный Глагол. <…> Рассмотрим предложения типа (7), в которых реализуются многие грамматические функции – несколько в одной и той же составляющей:

(7) (а) John was persuaded by Bill to leave

Джон был убежден Биллом уйти

(b) John was persuaded by Bill to be examined

Джон был убежден Биллом быть осмотренным

(c) what disturbed John was being regarded as incompetent

В (7а) John одновременно Объект – при persuade (to leave) и Субъект – при leave ; в (7 b) John одновременно Объект – при persuade (to be examined) и Объект – при examine ; в (7 c) John одновременно Объект – при disturb , Объект – при regard (as incompetent) и Субъект – при предикации as incompetent . В (7а) и (7 b) («логическим») Субъектом – при Предложении является Bill , а не John , который является так называемым «грамматическим» Субъектом – при Предложении, то есть Субъектом по отношению к поверхностной структуре. В подобных случаях невозможность категориальной интерпретации функциональных понятий становится сразу очевидной; соответственно, глубинная структура, в которой представлены существенные грамматические функции, будет сильно отличаться от поверхностной структуры. Именно примеры такого типа дают исходную мотивировку и эмпирическое обоснование для теории трансформационной грамматики. Иными словами, каждое предложение из (7) будет иметь базис, состоящий из последовательности базовых С-показателей, каждый из которых представляет некоторую семантически релевантную информацию, касающуюся грамматической функции.

Возвращаясь теперь к основному вопросу, рассмотрим проблему представления информации о грамматической функции эксплицитным и адекватным образом, ограничиваясь теперь базовыми С-показателями.<…>

В частности, если дан С-показатель (3), порожденный правилами (5), мы получим в результате, что sincerity связано отношением [ NP , S ] с sincerity may frighten the boy , frighten the boy связано отношением [ VP , S ] с sincerity may frighten the boy , the boy связано отношением [ NP , VP ] с frighten the boy и frighten связывается отношением [ V , VP ] с frighten the boy .

(11) (i) Субъект-при: [ NP , S ]

(ii) Предикат-при: [ VP , S ]

(iii) Прямой Объект-при: [ NP , VP ]

(iv) Главный Глагол-при: [ V , VP ]

В этом случае, мы можем теперь сказать, что по отношению к С-показателю (3), порожденному правилами (5) sincerity есть Субъект – при предложении sincerity may frighten the boy , и frighten the boy есть его Предикат; и the boy есть Прямой Объект – при Глагольной Составляющей frighten the boy и frighten есть ее Главный Глагол. При наличии этих определений информация <…> выводится непосредственно из (3), то есть из самой грамматики (5). Эти определения должны рассматриваться как часть общелингвистической теории. <…>

Отметим, что общая значимость определений (11) основана на допущении, что символы S , NP , VP , N и V могут быть охарактеризованы как грамматические универсалии.

2.3. Синтаксические признаки.

2.3.2.Некоторое формальное сходство между синтаксисом и фонологией.

Рассмотрим теперь, как информация типа (2 ii) может быть представлена эксплицитными правилами. Заметим, что эта информация касается субкатегоризации, а не «ветвления», (то есть, разложения категории на последовательность категорий, подобно тому как S разлагается на NP ˆ Aux ˆ VP или NP на Det ˆ N). Более того, по-видимому, эта информация затрагивает только такие категории, которые содержат в качестве своих членов лексические формативы. Следовательно, мы имеем дело с довольно ограниченной частью грамматической структуры, и важно иметь это в виду при разработке соответствующих средств для представления этих фактов.

Трудность состоит в том, что <…> субкатегоризация обычно не является строго иерархической, а включает в себя перекрестную классификацию. Так, например, существительные в английском языке делятся на Имена Собственные (John , Egypt) и Имена Нарицательные (boy «мальчик», book «книга») и бывают Человеческими (John , boy) и Нечеловеческими (Egypt , book). Определенные правила (например, некоторые правила, касающиеся Определителей) применяются при различении Собственности/Нарицательности, другие (например, правила, касающиеся выбора Относительного Местоимения) – при различении Человечности/Нечеловечности. Но если субкатегоризация задана правилами подстановки, то какое-то одно из этих различий должно доминировать, и тогда другое нельзя будет сформулировать естественным образом. Так, если мы решили считать противопоставление Собственность/Нарицательность главным различием, то мы имеем такие правила:

(17) N → Собственность

N → Нарицательность

Собственность → Собст.-Человечность

Собственность → Собст.-Нечеловечность

Нарицательность → Нариц.-Человечность

Нарицательность → Нариц.-Нечеловечность

Где символы «Собст.-Человечность», «Собст.-Нечеловечность», «Нариц.-Человечность» и «Нариц.-Нечеловечность» совершенно не связаны между собой и так же отличны друг от друга, как символы «Существительное», «Глагол», «Прилагательное» и «Модальный Глагол». В этой системе, хотя мы можем легко установить правило, которое применяется только к Именам Собственным или только к Именам Нарицательным, правило, применяющееся к Человеческим Существительным, должно быть установлено в терминах не связанных категорий Собст.-Человечность и Нариц.-Человечность. Это, очевидно, указывает на то, что здесь не достает определенного обобщения, так как это правило будет теперь не проще и не лучше мотивировано, чем, например, правило, применяющееся к несвязанным категориям Собст.-Человечность и Абстрактные Существительные. <…> Проблемы такого типа становятся столь значительными, что указывают на серьезную неадекватность грамматики, которая состоит только из правил подстановки. <…>

Эти понятия могут быть приспособлены без существенных изменений к репрезентации лексических категорий и их членов, являясь очень естественным решением проблемы перекрестной классификации и в то же самое время способствуя общему единству грамматической теории. С каждым лексическим формативом будет ассоциироваться множество синтаксических признаков (так, boy «мальчик» будет иметь синтаксические признаки [+Нарицательность], [+Человечность] и т.д.). Кроме того, символы, репрезентирующие лексические категории (N , V и т.д.), будут разлагаться такими правилами на комплексные символы, где каждый комплексный символ является множеством идентифицированных синтаксических признаков точно так же, как каждый фонологический сегмент есть множество идентифицированных фонологических признаков. Например, мы можем иметь следующие грамматические правила:

(20) (i) N → [+ N , ±Нарицательность]

(ii) [+Нарицательность] → [±Исчисляемость]

(iii) [+Исчисляемость] → [±Одушевленность]

(iv) [–Нарицательность] → [±Одушевленность]

(v) [+Одушевленность] → [±Человечность]

(vi) [–Исчисляемость] → [±Абстрактность]

Мы интерпретируем правило (20 i) как утверждающее, что символ N в процессе вывода должен быть заменен одним из двух комплексных символов [+ N , +Нарицательность] или[+ N , –Нарицательность]. Правила (20 ii -20 vi) действуют в соответствии с соглашениями, установленными для фонологических правил. Так, правило (20 ii) утверждает, что любой комплексный символ Q , который уже идентифицирован как [+Нарицательность], должен быть заменен комплексным символом, содержащим все признаки Q , а также одно из двух значений признака «Исчисляемость»: [+Исчисляемость] или [–Исчисляемость]. То же самое верно для других правил, которые оперируют с комплексными символами.

Суммарный результат правил (20) может быть представлен в виде ветвящейся диаграммы.

(21) Нарицательность

Исчисляемость Одушевленность

Одушевленность Абстрактность Человечность Egypt

+ – + – + – « Египет »

Человечность book virtue dirt John Fido

+ – «книга» «доброде- «грязь» «Джон» «Фидо»

boy dog тель »

«мальчик» «собака»

В этой репрезентации каждый узел помечен признаком, а линии помечены знаками + или –.

2.3.4. Правила контекстно-связанной субкатегоризации.

<…> Мы еще не рассмотрели, как категория V разлагается в комплексный символ…Мы должны еще задать правила, определяющие, может или не может V быть переходным и т.п., и должны добавить к лексикону соответствующие записи для индивидуальных глагольных формативов.

(33) (i) +Переходность]/ – NP

(ii) –Переходность ]/ -#

<…> Заметим, что значение признака [+Переходность] может рассматриваться просто как прием обозначения, указывающий на вхождение в окружение – NP .<…> Обобщая этот факт, разрешим, чтобы некоторые признаки обозначались в виде [ X – Y ], где X и Y есть цепочки (возможно пустые) символов. Мы будем далее называть их контекстуальными признаками. Будем считать, что Переходные Глаголы имеют положительное значение (положительно идентифицированы) по контекстуальному признаку [– NP ], Приадъективные Глаголы типа grow «становиться», feel «чувствовать» имеют положительное значение по контекстуальному признаку [–Прилагательное] и т.д. Тогда мы имеем общее правило субкатегоризации, сводящееся к тому, что Глагол имеет положительное значение по контекстуальному признаку, связанному с контекстом, в котором он встречается.

<…> В случае Глагольной субклассификации мы получим вместо (33) правило (40) в качестве наибольшего приближения:

Прилагательное

Именной Предикат

(40) V → CS / – like ˆ Именной предикат]

Предложная составляющая

NP (of ˆ Det ˆ N)

где « CS » означает «комплексный символ».

Лексикон теперь может содержать единицы:

eat «есть», [+ V , +– NP ]

elapse «пролетать (о времени)», [+ V ,+ –# ]

grow «становиться», [+ V , +– NP , +–#, +– Прилагательное]

become «становиться», [+ V , +– Прилагательное, +– Именной Предикат]

seem «казаться», [+ V , +– Прилагательное, +– like Именной Предикат]

look «выглядеть» [+ V , +– (Предложная Составляющая) #, +– Прилагательное, +– like Именной Предикат]

believe « верить », [+V, +– NP, +– that ˆ S`]

persuade « убеждать », [+V, +– NP (of ˆ Det ˆ N) S`]

Итак, мы рассмотрели задачу формулирования обобщений, которые реально лежат в основе правил строгой субкатегоризации. <…>

3. Иллюстративный фрагмент базового компонента.

Мы можем рассмотреть теперь порождающую грамматику с базовым компонентом, включающим, среди многих других правил, правила и схемные правила (57) и лексикон(58):

(57) (i) S → NP ˆ Предикатная составляющая

(ii) Предикатная составляющая → Aux ˆ VP (Место) (Время)

Связка ˆ Предикат

(NP) (Предл.Составляющая) (Предл.Составляющая)

(iii) VP → V (Образ действия)

Предикат

Прилагательное

(iv) Предикат →

(like) Именной Предикат

(v) Предл.Составляющая → Направление, Продолжительность, Место,

Повторяемость и т.д.

(vii) NP → (Det) N (S`)

(ix) [+Det–] → [ ± Исчисляемость ]

(x) [+Исчисляемость]→ [±Одушевленность]

(xi) [+ N , = –]→ [±Одушевленность]

(xii) [+ Одушевленность]→ [±Человечность]

(xiii) [–Исчисляемость]→ [±Абстрактность]

(xiv) [ V ] → CS / α ˆ Aux – (Det ˆ β), где α является N и β является N

(xv) Прилагательное→ CS / α …–

(xvi) Aux → Время (М) (Вид)

(xvii) Det → (пред-Артикль ˆ of) Артикль (пост-Артикль)

(xviii) Артикль → [±Определенность]

(58) (sincerity «искренность», [+ N , + Det –, –Исчисляемость, +Абстрактность,…]

(boy «мальчик», [+ N , + Det -, + Исчисляемость, +Одушевленность, +Человечность, …]

(frighten «испугать», [+ V , +– NP , + [+Абстрактность] Aux – Det [+Одушевленность], +опущение Объекта,…])

(may « мочь », [+M,…])

С-показатель (59) содержит непосредственно всю информацию того вида, который был определен в (2 i) и (2 iii), и, как мы отмечали, функциональная информация того вида, который был определен в (2 ii), также выводится из этого С-показателя структуры составляющих. <…>

4. Типы базовых правил

Существует фундаментальное различие между правилами подстановки (57) и лексиконом (58). Лексическое правило не обязательно должно быть сформулировано в грамматике, поскольку оно универсально и является, следовательно, частью теории грамматики. <…>

Среди правил подстановки базового компонента можно отличать правила ветвления типа (i), (ii), (iii), (iv), (v), (vii), (xvi), (xvii) в (57) от правил субкатегоризации типа всех остальных правил в (57).

Все правила подстановки имеют вид

(60) A → Z/ X – W

Правила ветвления представляют собой те из правил, вида (60), в которых ни A , ни Z не включают ни одного комплексного символа. Таким образом, правило ветвления разлагает категориальный символ А на цепочку из (одного или более) символов, каждый из которых представляет собой или терминальный символ, или нетерминальный категориальный символ. Правило субкатегоризации, напротив, вводит синтаксические признаки и таким способом образует или расширяет комплексный символ. До сих пор мы ограничивали правила субкатегоризации лексическими категориями. <…>

Говорить, что формальные свойства базы заложат основу для определения универсальных категорий, – это значит допускать, что многое в структуре базы является общим для всех языков. <…>В той степени, в какой определенные аспекты базовой структуры не являются специфичными для конкретного языка, их не обязательно формулировать в грамматике данного языка. Вместо этого их следует сформулировать только в общей лингвистической теории как часть определения понятия «человеческого языка» как такового. Если говорить о традиционных терминах, то эти аспекты имеют отношение скорее к форме языка вообще, нежели к форме конкретных языков, и тем самым, по-видимому, отражают то, что сознание привносит в задачу усвоения языка, а не то, что оно обнаруживает (или изобретает) в процессе решения этой задачи. Так, в какой-то степени изложение базовых правил, представленное здесь, может не принадлежать к грамматике английского языка, так же как и определение «вывода» или «трансформации» не принадлежат к грамматике английского языка.

III . Глубинные структуры и грамматически трансформации.

<…> Мы определили базис предложения как последовательность базовых С-показателей, лежащих в его основе. Базис предложения отображается в предложение посредством трансформационных правил, которые далее, в процессе этого, автоматически приписывают предложению выведенный С-показатель (в конечном счете поверхностную структуру).

Для конкретности рассмотрим базовый компонент, который порождает С-показатели (1) – (3).

NP Предикатная Составляющая

прошедшее время V NP Образ действия

Fire Det N by пассив

NP Предикатная Составляющая

the man прошедшее V NP Предл. Составляющая

время persuade N of NP

NP Предикатная Составляющая

a specialist ном. V NP Образ Действия

examine N by пассив

Базовый показатель (3) при выборе другого Вспомогательного Глагола был бы базисом для предложения John was examined by a specialist «Джон был осмотрен специалистом». С-показатель (1) послужил бы базисом для предложения « the man was fired » «человек был уволен», если бы мы модифицировали его, опустив S ’ из определителя, связанного с man «человек». (В этом случае пассивная трансформация сопровождается опущением неопределенного агента). Однако, чтобы образовать базис для какого-либо предложения, базовый C -показатель (1) должен быть дополнен другим С-показателем, чей трансформ заполнит позицию S ` в (1) и будет служить, таким образом, определительным придаточным, относящихся к man . Аналогичным образом (2) сам по себе не может служить базисом для какого бы то ни было предложения, потому что S `, фигурирующее в Глагольном Дополнении, должно быть заменено трансформом какого-либо иного С-показателя. Однако последовательность бызовых С-показателей (1), (2), (3) является базисом для правильно построенного предложения:

(4) the man who persuaded John to be examined by a specialist was fired

человек, который убедил Джона быть осмотренным (чтобы он был осмотрен) специалистом, был уволен

«Трансформационная история» предложения (4), посредством которой оно выводится из своего базиса, может быть представлена, неформальным образом, диаграммой (5):

Te - Tr - Tp - Tad

Она интерпретируется следующим образом: сначала примени пассивную трансформацию Tp к базовуму С-показателю (3); вставь результат в базовый С-показатель (2) вместо S ` посредством обобщенной (с двойной базой) трансформации субституции Te , в результате чего получается С-показатель для the man persuaded John of ∆ John nom be examined by a specialist «человек убедил Джона в ∆ Джон ном быть осмотренным специалистом»; к этому примени сначала Td , которая опускает повторяющуюся NP John , а затем Tto , которая заменяет of ∆ nom на to , что дает С-показатель для the man who persuaded John to be examined by a specialist “человек убедил Джона быть осмотренным специалистом”; затем вставь это в позицию S ` в (1) посредством Te ; к этому примени трансформацию определительного придаточного Tr , которая представляет вставленное предложение с последующим N и заменяет повторяющуюся составляющую the man на who “который”, что дает С-показатель для ∆ fired the man who persuaded John to be examined by a specialist by passiv «∆ уволил человека, который убедил Джона быть осмотренным специалистом by пассив”; к этому С-показателю примени пассивную трансформацию и опущение агента (Tad), что и дает (4). <…>

Диаграмма (5) является неформальным представлением того, что можно было бы назвать Трансформационным Показателем (Т-показателем). Он представляет трансформационную структуру высказывания (4) вполне аналогично тому, как С-показатель представляет структуру составляющих терминальной цепочки. <…>

Глубинная структура высказывания задается полностью его Т-показателем, который содержит его базис. Поверхностной структурой предложения является производный С-показатель, заданный как результат операций, представленных в Т-показателе. Базисом предложения является последовательность базовых С-показателей, которые образуют терминальные точки диаграммы – дерева (левые узлы в (5)). Когда Т-показатели представлены, как это показано в (5), точки ветвления соответствуют обобщенным трансформациям, которые вставляют составляющую – предложение (нижняя ветвь) в указанную позицию матричного предложения (верхняя ветвь). <…>

Таким образом, синтаксический компонент состоит из базы, порождающей глубинные структуры, и трансформационной части, отображающей их в поверхностные структуры. Глубинная структура предложения подвергается семантической интерпретации семантическим компонентом, а его поверхностная структура поступает на вход фонологического компонента и получает фонологическую интерпретацию. Конечным результатом грамматики является, следовательно, соотнесение семантической интерпретации с фонетическим представлением, т.е. установление того, как предложение интерпретируется. Посредствующим звеном в этом соотнесении является синтаксический компонент грамматики, который составляет ее единственную «творческую» часть.

Базовые правила ветвления (то есть его категориальный компонент) определяют грамматические функции и грамматические отношения и задают абстрактный лежащий в основе порядок; лексикон характеризует индивидуальные свойства конкретных лексических единиц, которые вставляются в определенные позиции в базовых С-показателях. Таким образом, когда мы определяем «глубинные структуры» как «структуры, порождаемые базовым компонентом», мы на самом деле предполагаем, что семантическая интерпретация предложения зависит только от его лексических единиц и грамматических функций и отношений, представленных в тех структурах, лежащих в его основе, в которых они появляются. Такова основная идея, стимулирующая развитие теории трансформационных грамматик со времени ее зарождения. <…>

Таким образом, основным понятием, определяемым трансформационной грамматикой, является следующее: глубинная структура Md лежит в основе правильно построенной поверхностной структуры Ms . Из этого выводится и само понятие «глубинной структуры». Трансформационные правила действуют как «фильтр», который позволяет только определенным обобщенным С-показателем выступать в качестве глубинных структур.

<…> Ограничения строгой субкатегоризации и селекционные ограничения лексических единиц определяются трансформационными правилами, связанными с этими единицами. Мы видим теперь, что трансформационные правила несут также дополнительную нагрузку: они задают дистрибуционные ограничения на базовые С-показатели. <…>

Такое описание формы синтаксического компонента может показаться странным, если рассматривать порождающие правила как модель для реального построения предложения говорящим. Так, представляется абсурдным предполагать, что говорящий сначала образует обобщенный С-показатель посредством базовых правил, а затем испытывает его на правильность путем применения трансформационных правил, чтобы проверить, даст ли он, в конечном счете, правильно построенное предложение. Но эта абсурдность является лишь побочным следствием гораздо более абсурдного взгляда на систему порождающих правил как на модель, описывающую шаг за шагом реальное построение предложения говорящим. Рассмотрим более простой случай грамматики структуры составляющих без трансформаций. <…> Будет очевидным абсурдом предполагать, что «носитель» такого языка, формулируя «высказывание», сначала выбирает главные категории, затем категории, на которые последние разлагаются, и т.д., лишь в самом конце процесса выбирая слова или символы, которые он собирается употребить (решая, о чем он собирается говорить). Понимать порождающую грамматику таким образом – это значит принимать ее за модель употребления, а не за модель компетенции, совершенно исказив этим природу порождающей грамматики. <…>Как уже многократно подчеркивалось, ее можно рассматривать только как способ внутреннего, подразумеваемого знания, или компетенции, которая лежит в основе реального употребления.

Базовые правила и трансформационные правила предъявляют определенные условия, которым структура должна удовлетворять, чтобы быть глубинной структурой, выражающей семантическое содержание какого-либо правильно построенного предложения. Имея грамматику, содержащую базовый компонент и трансформационный компонент, можно разработать бесчисленное множество процедур для реального построения глубинных структур. Они будут варьироваться по полноте и эффективности и по степени их приспособляемости к проблемам производства и восприятия речи.

Резюмируя, можно сказать, что мы предлагаем следующую форму грамматики. Грамматика состоит из синтаксического компонента, семантического компонента и фонологического компонента. Последние два носят чисто интерпретирующий характер: они не играют роли в <…> порождении структур предложений. Синтаксический компонент состоит из базы и трансформационного компонента. База, в свою очередь, состоит из категориального субкомпонента и лексикона. База порождает глубинные структуры. Глубинная структура попадает на вход семантического компонента и получает семантическую интерпретацию; она отображается трансформационными правилами в поверхностную структуру, которой правила фонологического компонента дают фонетическую интерпретацию. Таким образом, грамматика приписывает сигналам семантическую интерпретацию, а посредником, реализующим эти связь, являются <…> правила синтаксического компонента.

Категориальный субкомпонент базы состоит из последовательности контекстно-свободных правил подстановки. Основной функцией этих правил является определение некоторой системы грамматических отношений, которые задают семантическую интерпретацию, и определение абстрактного, лежащего в основе, порядка элементов, который обеспечивает возможность функционирования трансформационных правил. Базовые правила могут быть в значительной степени универсальными и не являются, таким образом, строго говоря, частью конкретных грамматик. <…>

Лексикон состоит из неупорядоченного множества лексических записей и некоторых правил избыточности. Каждая лексическая запись представляет собой множество признаков. <…> Некоторые из этих признаков являются семантическими признаками…Мы называем признак «семантическим», если он не упоминается ни в одном синтаксическом правиле, тем самым предрешая спорный вопрос о том, участвует ли семантика в синтаксисе. Правила избыточности, входящие в лексикон, добавляют и идентифицируют признаки во всех случаях, когда это может быть предсказано общим правилом. Таким образом, лексические записи включают всю совокупность нерегулярностей данного языка. <…>

Трансформационный субкомпонент состоит из последовательности одинарных трансформаций.<…> Имея обобщенный С-показатель, мы строим трансформационный вывод, применяя последовательность трансформационных правил последовательным же образом – «снизу вверх», то есть применяя последовательность правил к данной конфигурации. <…> Если ни одна их трансформаций не блокируется, мы вводим этим способом правильно построенную поверхностную структуру. В этом и только в этом случае обобщенный С-показатель, к которому первоначально применялись трансформации, составляет глубинную структуру, а именно глубинную структуру предложения S , которое является терминальной цепочкой выведенной поверхностной структуры. Эта глубинная структура выражает семантическое содержание S , в то время как поверхностная структура S задает его фонетическую форму.

Мы не занимаемся здесь интерпретирующими компонентами грамматики. В той мере, в какой детали их структуры разработаны, можно предположить, что они функционируют параллельно. Фонологический компонент состоит из последовательности правил, которые применяются к поверхностной структуре «снизу вверх» в представляющей ее диаграмме – дереве. <…> Таким способом фонетическое представление целого предложения формируется на основе внутренних абстрактных фонологических свойств его формативов и категорий, представленных в поверхностной структуре.

Некоторым в чем-то сходным образом правила проекции семантического компонента оперируют с глубинной структурой, порожденной базой, приписывая семантическую интерпретацию («прочтение», «ридинг» – reading) каждой составляющей на основе прочтений, приписанных ее частям (а в конечном счете на основе внутренних семантических свойств формативов), и категорий и грамматических отношений, представленных в глубинной структуре. <…> В той мере, в какой грамматические категории и отношения могут быть описаны в независимых от конкретного языка терминах, можно надеяться найти универсальные правила проекции, которые не обязаны, в силу этого, быть сформулированы как часть конкретных грамматик.

Место синтаксиса в теории описания языка. Синтаксис в уровневых моделях языка ; морфосинтаксис и семантика синтаксиса. Описательные (таксономические) и объяснительные теории в синтаксисе. Место синтаксиса в порождающей грамматике (автономный синтаксис), в модели «Смысл – текст», в референциально-ролевой грамматике, в лексико-функциональной грамматике, в категориальной грамматике и пр. Понятие глубинного и поверхностного синтаксиса как уровней синтаксического описания. Грамматика составляющих и грамматика зависимостей, соотношение между ними. Конфигурациональный и неконфигурациональный синтаксис. Обоснование в синтаксической теории. Описательная сила формальных подходов к синтаксическому описанию (проективность, островные ограничения, c-command и пр.).
Предложение . Предложение как максимальная синтаксическая единица. Классификации предложений (главные – зависимые, глагольные – именные и т.п.). Иллокутивные типы высказываний. Предложение и клауза; понятие финитности. Пропозициональная структура, предикаты и термы, предикатно-аргументная структура предложения. Актанты и сирконстанты. Сентенциальные актанты, семантические и формальные классификации. Принципы синтаксического членения предложения. Проблема выделения предложения как синтаксической единицы в устном дискурсе.
Словосочетание . Трактовки термина словосочетание. Составляющие и их типы: именная группа, предложная группа , глагольная группа. Согласование, управление и примыкание. Сочинение составляющих. Критерии вершинности.
Средства выражения синтаксических отношений . Словоизменение, служебные слова, порядок слов, интонация. Валентности слова и модель управления. Семантические и синтаксические валентности, соотношение между ними; сильные и слабые валентности. Вершинное и зависимостное маркирование в глагольной и именной группе. Понятие согласования; согласование за пределами словосочетания. Принципиальные различия между понятиями согласования и управления, их отношение к универсальной грамматике.
Синтаксические отношения . Определение синтаксического отношения (роли), связь с традиционным понятием члена предложения. Синтаксические роли и типология частей речи. Субъект и предикат: логическое и грамматическое понимание. Иерархии синтаксических отношений. Конкретно-языковое обоснование синтаксических отношений. Признаки подлежащего, проблема универсальности понятия подлежащего. Понятие переходности, подходы к его определению. Прямое и косвенное дополнение. Второстепенные члены предложения. Семантическая связь имени и глаголы (семантические роли); падежная рамка. Соотношение синтаксических отношений и семантических ролей, аргументная структура.
Синтаксическая типология предложения . Дейктически-ориентированные, коммуникативно-ориентированные и ролевые языки. Номинативная, эргативная и активная конструкция предложения ; синтаксическая и морфологическая (морфосинтаксическая) эргативность. Понятие трансформации, его значение для синтаксической теории; альтернативные (нетрансформационные) модели в генеративной лингвистике. Понятие диатезы; залог и диатеза; актантная деривация. Каузативизация, дезагентивизация, добавление в актантную структуру неядерных ролей (сирконстантов). Релятивизация: формальная типология, иерархия доступности, рестриктивные и описательные относительные предложения; относительное предложение в трансформационной грамматике. Эллипсис, синтаксический ноль, pro-drop.
Коммуникативная организация высказывания . Коммуникативные типы высказываний. Актуальное членение; тема и рема. Грамматические корреляты актуального членения. Средства выражения актуального членения ; актуальное членение и порядок слов. Коммуникативные свойства именных групп (данное, контрастивность, определенность, топик, антитопик, эмпатия; топикализация и фокализация).
Средства поддержания референции . Представление о кореферентности именных групп. Рефлексивизация. Одно- и разносубъектность; переключение референции. Логофорические местоимения и их аналоги. Относительные обороты. Сочинительное, инфинитивное и другие виды сокращений. Языки с pro-drop.
Сочинение и подчинение . Сочинение ИГ, формальные средства и свойства. Сочинения клауз, формальные средства и свойства. Недискретность противопоставления сочинения и подчинения. Синтаксические свойства и корреляты сочинения (ИГ и клаузального) и подчинения.
Представление синтаксической структуры . Непосредственные составляющие и дерево зависимостей, переход от одной формы представления к другой. Достоинства и недостатки различных способов представления синтаксической структуры. Свойства составляющих, правила их выделения. Принцип проективности и случаи его нарушения. Понятие глубины; определение глубины по дереву НС. Синтаксическая синонимия и омонимия; понятие глубинной и поверхностной структуры в современном синтаксисе. Подходы к определению (реконструкции) глубинной структуры. Существующие инвентари поверхностно-синтаксических отношений для русского языка. Семантическое и глубинно-синтаксическое представление. Синтаксическое представление структуры предложения в различных теориях.
Обзор современных синтаксических теорий . Генеративная грамматика: история и современность. Основания для предположения о существовании универсальной грамматики. Стандартная теория. Базовая НС-структура. Типы трансформационных процессов, основные трансформации. Характеристика современного состояния порождающей грамматики: принципы теории управления и связывания, принципы минималистской программы , икс-штрих теория; достоинства и недостатки трансформационного синтаксиса. Отход от трансформационной модели и конкурирующие синтаксические теории: лексикализм. лексико-функциональная грамматика, HPSG, role and reference grammar и др.

Обязательная литература

Фундаментальные направления современной американской лингвистики. М., 1997. [С. 13–55.]

Кибрик, А.А., Подлесская, В.И. Рассказы о сновидениях. М.: ЯСК, 2009.

Кибрик А. Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания. М., 1992. [Гл. 9. О соотношении понятия синтаксического подчинения с понятиями согласования, управления и примыкания. С. 102–122]

Кибрик А. Е. Константы и переменные языка. М., 2003/2005. [ Гл. 7, 8, 9. с. 109-125; Гл. 10, с. 141-153; Гл. 16, с. 332-346,]

Падучева Е. В. О семантике синтаксиса. М., 1974. [Гл. I. Семантика синтаксиса и си­нонимия синтаксических конструкций. С. 10–38; Гл. Х. Залог и диатеза. С. 217–232.]

Тестелец Я. Г. Общий синтаксис. М., 2001. [Коммуникативные категории, с. 441-465]

Чейф У. Данное, контрастивность, определенность, подлежащее, топики и точка зрения // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XI. М., 1982. [С. 377–416.]
Дополнительная литература

Ван Валин Р., Фоли У. Референциально-ролевая грамматика // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XI. М., 1982. [С. 376–410.]

Грамматика современного русского литературного языка. М., 1970.

Долинина И. Б. Системный анализ предложения. М., 1977.

Звегинцев В. А. Предложение в его отношении к языку и речи. М., 1976.

Ингве В. Гипотеза глубины // Новое в лингвистике. Вып. IV. М., 1965. [С. 126–138.]

Кинэн Э. К универсальному определению подлежащего // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XI. М., 1982. [С. 236–274.]

Матезиус В. О так называемом актуальном членении предложения // Пражский лингвистический кружок. М., 1967. [С. 239–245.]

Мельчук И. А. Согласование, управление, конгруэнтность // Вопросы языкознания. 1993. № 5.

Откупщикова М. И. Синтаксис связного текста. Л., 1982.

Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1928. (и др. изд.) [Гл. III. Синтаксические и несинтаксические формальные категории; Гл. IV. Понятие о форме словосочетания ; Гл. V. Связь слов в словосочетании.]

Филлмор Ч. Дело о падеже // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. Х. М., 1981. [С. 400–444.]

Чейф У. Значение и структура языка. М., 1975. [Состояния, процессы, действия; лекси­ческие единицы; деривация; прочие отношения существительного к глаголу. С. 113–191.]

Хомский Н. Аспекты теории синтаксиса. М., 1972. [С. 9–59.]

Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. М., 1941. [С. 19–49.]

Comrie, Bernard. Language universals and syntactic description. Chicago: UCP, 1981.

Corbett G., et al. (eds.). Heads in grammatical theory. Cambridge, 1993.

Givon T. Syntax. A functional-typological introduction. Amsterdam; Phila­del­phia, 1990.

Haiman J. (ed.). Iconicity in syntax. Amsterdam - Philadelphia, 1985.

Haspelmath, Martin, Matthew S. Dryer, David Gil and Bernard Comrie. The World Atlas of Language Structures. Oxford: OUP, 2005.

Kibrik, Andrej. Reference. Oxford: OUP, 2011.

Shopin, Timothy (ed.) Language typology and syntactic description. Cambridge: CUP, 2008.

Van Valin R. and La Polla R. J. Syntax: Structure, meaning, and function. Cambridge, 1997.

РАЗДЕЛ 6. СЕМАНТИКА.

Значение как объект лингвистического исследования . Двойственность предмета семантики: значение и смысл. Узкая концепция семантики: изучение значений языковых единиц. Широкая концепция семантики: изучение смысла языковой единицы в высказывании. Семантика как уровень языкового анализа (модель МСТ). Семантика как план выражения для единиц разного уровня: фоносемантика, грамматическая семантика, семантика синтаксиса, лексическая семантика. Место семантики в моделях типа «Смысл текст»; в генеративной грамматике; в других интегральных моделях языка. Типы информации для поверхностно-семантического компонента модели «Смысл-Текст». Семантика в прикладной (компьютерной) лингвистике. Значение в структуре языкового знака: означающее и означаемое, план выражения и план содержания. Свойства языкового знака: психологичность, неизменность, произвольность. Двойное членение. Типы знаков по Пирсу - Якобсону. Развитие концепции значения в семиотике Пирса – Морриса: синтактика, семантика и прагматика знака.

Лексическая семантика . Московская семантическая школа. Семантический язык как средство толкования лексических значений. Важнейшие семантические отношения между языковыми единицами: синонимия, гипонимия, антонимия, конверсивность. Регулярная многозначность. Граница между полисемией и омонимией. Интегральное описание языка. Лексическое и грамматическое значение. Дейксис в лексике и грамматике. Проблема инварианта и «прототипная» теория лексического значения; семантические сети. Основные типы семантических отношений между значениями слова: метафора, метонимия, синекдоха. Подходы к диахроническому моделированию полисемии. Логический анализ языка и отношения между значением высказываний: парафразы, логические отношения эквивалентности, контрадикторности, следования, пресуппозиции. Ассоциативные отношения и психолингвистическая проблематика лексической семантики. Тезаурус как модель лексической системы языка. Противопоставление энциклопедического и Прикладные применения тезаурусов. Понятие онтологии.

Синтагматика лексемы . Семантическая, лексическая и морфосинтаксическая сочетаемость. Инструменты описания лексической синтагматики и практика такого описания в словарях: модель управления, лексические функции, селекционные ограничения. Семантическая сфера действия лексических единиц. Многозначность в языке и речи; диффузность значения как проблема лексикографии. Фразеология: устойчивость и идиоматичность; типы фразеологических единиц и способы описания их значения.

Лексическая типология . Семантические поля. Сравнительное изучение фрагментов лексической системы разных языков. Универсалии, семантические карты, параметры и пределы варьирования языковой концептуализации. Противопоставления экспериментального (психолингвистического) и внутриязыкового анализа семантического поля; исследования в сфере цветообозначений и других зон. Универсализм и релятивизм.

Методы семантического описания . Принципы и методы описания лексического значения и системного анализа лексики. Дифференциальные семантические признаки и компонентный анализ лексического значения. Метаязык толкований. Проблема семантических примитивов и семантический анализ по А. Вежбицкой. Тезаурусы и онтологии. Формальные методы в семантике; формальная семантика. Логические подходы к анализу высказывания; смысл и денотат ; понятие сферы действия; пресуппозиция и ассерция. Представление значения слова в когнитивной семантике: схемы, фреймы.

Семантическая правильность высказывания . Понятие отрицательного языкового материала; правильность / неправильность как свойство высказывания. Способы оценки семантической правильности. Использование правильности в лингвистической теории (порождающая грамматика). Семантическая аномалия и логическое противоречие. Проблематичность понятия (семантической) правильности.

Эксперимент в семантике, семантика как междисциплинарная дисциплина . Психология и психолингвистика: экспериментальный подход к изучению значения. Эксперименты с использованием денотатов или их моделей. Семантические тесты: на свободную интерпретацию, вопросно- ответный, импликативный и др. Ассоциативные эксперименты. Когнитивная лингвистика и когнитивные науки. Проблема значения в литературоведении и семиотике искусства.

Значение в речи . Смысл говорящего и смысл адресата: построение и анализ смысла. Изменение смысла слова (высказывания) в контексте. Предмет прагматики; постулаты Грайса. Ассерция и пресуппозиция: прагматические аспекты.Иллокутивная сила; иллокутивные типы высказываний. Дейктические компоненты значения; перспектива говорящего. Особые типы высказываний (перформативы и пр.) Классификации речевых актов: прямые и непрямые речевые акты. Эксплицитная и имплицитная информация; виды имплицитной информации (пресуппозиции, условия успешности, импликатуры дискурса). Высказывание в его соотношении с действительностью: референциальные статусы именной группы. Коммуникативный компонент (упаковка), его основные категории и способ их репрезентации.

Обязательная литература:

Апресян Ю. Д.Избранные труды. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М., 1995. т. I. [С. 56-107; 175-214; 216-248; 256-273; 284-297.]

Апресян Ю.Д. Избранные труды. Интегральное описание языка и системная лексикография. т.II.М.1995.[С.8-80; 598-621; 629-649.]

Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. М., 1988. [Гл. 3. С. 152–181.]

Богуславский И. М. Сфера действия лексических единиц. М., 1996. [Гл. 1. С. 21–48.]

Вежбицка А. Из книги «Семантические примитивы». Введение // Семиотика. М., 1983. [С. 225–252.]

Виноград Т. К процессуальному пониманию семантики // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. ХII M., 1983. [С. 123–170.]

Виноградов В. В. Основные типы фразеологических единиц в русском языке // Виноградов В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М., 1972. [С. 23–30.]

Городецкий Б. Ю. К проблеме семантической типологии. М., 1969. [С. 130–208.]

Грайс П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. ХVI. М., 1985. [С. 217–237.]

Звегинцев В. А. Предложение и его отношение к языку и речи. [Гл. 1.7. Положение семантики. С. 75–90; Гл. 2.14. Предложения и псевдопредложения. С. 185–188; Гл. 2.15. Смысл и псевдосмысл. С. 188–200.]

Катц Дж. Семантическая теория // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. X. М., 1981. [С. 33–49.]

Кибрик А. Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания. М., 1992. [Ч. 1. Гл. 2. Лингвистические постулаты. С. 17–27.]

Кобозева И. М. «Смысл» и «значение» в наивной семиотике // Логический анализ языка. Культурные концепты. М., 1991. [С. 183–186.]

Кобозева И. М. Лингвистическая семантика. М., 2000.

Лайонз Дж. Лингвистическая семантика: Введение. М., 2003. [Гл. 2 – 4. С. 64 – 144. Гл. 7. С. 214 – 250]

Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. ХХIII. М., 1990. [С. 12–51.]

Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. М., 1990. [С. 387–416.]

Лангакер Р. У. Когнитивная грамматика. М., 1992. [С. 5–13.]

Лич Дж. К теории и практике семантического эксперимента // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XIV. М., 1983. [С. 108–132.]

Мельчук И. А. Опыт теории лингвистических моделей «Смысл Текст». М., 1974. [С. 52–140.]

Мельчук И. А. О терминах «устойчивость» и «идиоматичность» // Вопросы языкознания. 1960. № 4. [С. 73–80.]

Найда Ю. А. Процедуры анализа компонентной структуры референционного значения // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. ХIV. М., 1983. [С. 61–74.]

Никитина С. Е. Тезаурус по теоретической и прикладной лингвистике. М., 1980. [С. 3–74.]

Падучева Е. В. Высказывание и его отношение к действительности. М., 1985. [С. 48–78.]

Падучева Е. В. Принцип композиционности в неформальной семантике // Вопросы языкознания. 1999. № 5. [С. 3–23.]

Пауль Г. Принципы истории языка. М., 1960. [Гл. IV. Изменения значений слов ,

Серль Дж. Р. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. М., 1986. [С. 151–169.]

Скрэгг Г. Семантические сети как модели памяти // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. ХII. М., 1983.

Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики. М., 1933. [Ч. I. Гл. I, V.] (или в сб.: Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977.)

Талми Л. Отношение грамматики к познанию. // Вестник МГУ, сер. 9. Филология. 1999, № 1.

Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. М., 1988. [С. 52–90.]

Чейф У. Память и вербализация прошлого опыта // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XII. М., 1983. [С. 35–73.]

Шэнк Р. Обработка концептуальной информации. М., 1980. [Гл. II–III. С. 10–81.]

Якобсон Р. В поисках сущности языка // Семиотика. М., 1983.

Дополнительная литература

Баранов А. Н., Добровольский Д. О. Аспекты теории фразеологии. М., 2008.

Бендикс Э. Г. Эмпирическая база семантического описания // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XIV. М., 1983.

Доброхотова И. Ю. Моделирование соотношения тезауруса и текста при решении некоторых задач прикладной лингвистики. АКД, 1983.

Доброхотова И. Ю., Кобозева И. М. Факторы вариативности семантического поля // Прикладные аспекты лингвистики. М., 1989.

Кобозева И. М. Теория речевых актов как один из вариантов теории речевой деятельности // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVII. М., 1986.

Кронгауз М. А. Семантика. М., 2002 и след.

Перцова Н. Н. Семантика слов в лингвистической концепции Лейбница. М., 1985.

Сааринен А. О метатеории и методологии семантики // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XVIII. М., 1986.

Фрумкина Р. М. Об отношении между методом и объектом изучения в современной семантике // Семиотика и информатика. Вып. 11. М., 1979.

Bach E. Informal lectures on formal semantics. N.Y., 1989

Nerlich B. Writings the history of semantics and pragmatics. 1994, ms.

Norwig A., Lakoff G. Taking: a study in lexical network theory // Berkeley linguistics society. Vol. 13. (General session and parasession on grammar and cognition.) Berkeley, 1987.

Talmy L. How language structures space // Pick H., Acredolo L. (eds.). Spatial orientation: Theory, research and application. N. Y., 1983.

Wierzbicka A. A semantic basis for linguistic typology // Типология и теория языка. От описания к объяснению. К 60-летию А. Е. Кибрика. М., 1999.

УНИВЕРСИТЕТ РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ ОБРАЗОВАНИЯ

Череповецкий филиал

Факультет иностранных языков

Кафедра лингвистики и перевода

Специальность: филология иностранных языков

КУРСОВАЯ РАБОТА

на тему: «Синтаксическое учение Теньера»

Череповец 2008 г.

ГЛАВА 1. СИНТАКСИС И ЕГО ПРЕДМЕТ. ОСНОВНЫЕ СИНТАКСИЧЕСКИЕ ПОНЯТИЯ

1.1 История синтаксических исследований

1.2 Предложение как основная единица синтаксиса

1.3 Структурный аспект изучения предложения. Члены предложения и проблемы их изучения

Выводы по главе 1

ГЛАВА 2. СИНТАКСИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ В УЧЕНИИ ТЕНЬЕРА

2.1 Заслуга Теньера в области лингвистики

2.2 Работа Теньера «Основы структурного синтаксиса»

Выводы по главе 2

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

ВВЕДЕНИЕ

В настоящее время языкознание располагает огромным количеством лингвистических теорий. И особенно интенсивным стало рассмотрение синтаксиса, а точнее текста. Однако простое предложение было и остается основной единицей синтаксиса, так как именно в предложении находят выражение наиболее существенные функции языка: коммуникативная, познавательная и экспрессивная.

Человеческий язык, как и всякий сложный механизм, состоит из относительно независимых друг от друга (автономных) компонентов. С древнейших времен языковеды выделяют в языке, по меньшей мере, три таких компонента - фонетику, грамматику и лексику. Грамматикой, или грамматическим строем, называется тот компонент языка, который обеспечивает выражение наиболее часто повторяющихся значений и использует для этого иерархически организованные конструкции, построенные в соответствии с ограниченным числом правил.

Иерархически организованным является любое множество, в котором одни элементы в каком-то смысле главнее или важнее других. В речи всегда наблюдается простейшая иерархия - линейный порядок (цепочка), так как языковые единицы должны следовать друг за другом (если принять, допустим, что слово, стоящее вначале, всегда «главнее» последующего). Помимо линейного порядка, грамматика естественного языка всегда использует и другие, более сложные иерархии.

Таким образом, грамматика имеет дело не только с отдельными словами или частями слов (морфемами), но, главным образом, со способами их соединения в более сложные единицы, причем с такими, которые связаны с выражением самых частых семантических признаков («действие», «состояние», «вопросительность», «время», «число», «лицо» и т. п.). Из всех факторов речевой деятельности грамматика своей предсказуемостью и регулярностью в наибольшей степени напоминает природные явления - предмет изучения естественных наук (Мещанинов 1963: 39).

Синтаксисом называется часть грамматики, которая имеет дело с единицами, более протяженными, чем слово, - словосочетаниями и предложениями (Касевич 1988: 15).

Синтаксис предложения изучался известными французскими лингвистами, такими как Люсьен Теньер (исследование связей между словами в предложении), Шарль Балли – автор теории функциональной транспозиции. Не менее известны работы и отечественных исследователей, таких как Виноградов В.В., Потебня А.А., Рак В.Г. и многие другие.

Однако при всем множестве существующих подходов до сих пор так и не определен однозначно предмет синтаксиса, его основные единицы и многие другие аспекты. Всё это зачастую вызывает разногласия и споры среди лингвистов.

Наиболее спорным в этой области вопросом является членение предложения, определение критериев в выделении того или иного члена предложения. Из этой проблемы вытекает ряд вопросов, в которых мы и попытаемся разобраться, а именно: Что такое члены предложения? Как они взаимосвязаны? Как они функционируют внутри фразы? Какими частями речи выражаются? Таким образом, перед нами впереди стоит довольно непростая задача.

Сначала мы будем изучать предложение как основную единицу синтаксиса, рассмотрим критерии членения предложения, а затем более подробно остановимся на изучении структурного синтаксиса в работе Л. Теньера.

На основании вышесказанного можно определить цель данной курсовой работы: изучить подход Л. Теньера к рассмотрению синтаксического уровня в целом и предложения в частности.

Объектом исследования в работе следует считать предложение.

Предмет исследования – учение Л. Теньера о структурном устройстве предложения.

Для реализации поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

· познакомиться с историей синтаксических исследований;

· рассмотреть предложение как основную единицу синтаксиса;

· выявить структурный аспект изучения предложения;

· охарактеризовать Л. Теньера как заслуженного лингвиста;

· проанализировать работу «Основы структурного синтаксиса».

Курсовая работа включает в себя следующие композиционные элементы:

Введение, в котором рассматривается актуальность проблемы, указываются цель, задачи, предмет, объект исследования.

Первую часть, где изложены теоретические сведения по поднятой проблеме;

Вторую часть, в которой рассматривается творчество лингвиста и производится анализ его работы;

Заключение, где происходит обобщение материала, делаются выводы;

Список использованной литературы.

При написании данной работы были использованы различные источники: учебная, методическая и художественная литература, словари, периодические издания.

ГЛАВА 1. СИНТАКСИС И ЕГО ПРЕДМЕТ.

ОСНОВНЫЕ СИНТАКСИЧЕСКИЕ ПОНЯТИЯ

1.1 История синтаксических исследований

Традиция научного изучения синтаксиса восходит к первым опытам классификации и анализа суждений, предпринятым древнегреческими философами. Слово «синтаксис» (др.-греч. sintaxis «построение вместе», «военный строй») начали употреблять, по-видимому, стоики (III в. до н. э.) для обозначения логической структуры высказываний. У Аполлония Дискола (II в. н. э.) предметом синтаксиса являются уже собственно языковые явления - связи слов и их форм в предложении.

В современном понятии синтаксис – это раздел языкознания, предметом изучения которого является синтаксический строй языка, т.е. его синтаксические единицы и связи и отношения между ними (Ахманова 1966: 26).

До конца XIX в. в языкознании не было четкого разделения между синтаксическими, логическими и психологическими понятиями. Грамматический анализ предложения проводился в терминах априорных логических категорий - например, не разграничивались логическое «подлежащее» (субъект) и грамматическое подлежащее. Фонетика и морфология рассматривались как изучение языковых форм, а синтаксис - как изучение способов выражения в языке логических единиц и отношений (в современной лингвистике эту проблему относят к ведению семантики). В рамках логического подхода к языку в XVII в. французские ученые А. Арно и К. Лансло, авторы «Грамматики Пор-Рояля», предприняли первую попытку создать объяснительную синтаксическую теорию: языковые факты таковы, какими мы их наблюдаем, потому что они отражают определенные принципы мышления. Во второй половине XIX в. под влиянием философии языка В. фон Гумбольдта возник и получил распространение психологический подход к грамматике, в первую очередь к синтаксису (Х. Штейнталь, Г. Пауль, А.А. Потебня), в котором место логических категорий заняли психологические (такие, например, как «представление»).

Многовековая практика грамматических описаний и развитие национальных лингвистических традиций способствовали постепенному освобождению грамматики от логического схематизма. Уже средневековые арабские лингвисты (Сибавейхи в VIII в., Саррадж в X в. и другие) смогли сформировать некоторые фундаментальные синтаксические понятия, такие, как зависимость, управление, синтаксическая позиция, не обращаясь к логическим категориям. В конце XIX в. сходные тенденции в европейском языкознании привели к возникновению формального направления: лингвисты начинают анализировать предложение в терминах собственно лингвистических, а не заимствованных из других наук. Однако поскольку аппарат собственно синтаксических понятий был еще мало разработан, анализ приходилось основывать на морфологических категориях. Поэтому формальный подход к синтаксису точнее было бы назвать формально-морфологическим. В российской науке к этому направлению, восходящему к Ф.Ф. Фортунатову, можно с некоторыми оговорками отнести знаменитые труды А.А. Шахматова и А.М. Пешковского. Многие идеи, впервые четко сформулированные в рамках формального подхода, занимают важное место в некоторых современных теориях (предложение как разновидность словосочетания; неизменность типа конструкции при ее распространении; связь части речи с типом конструкции и др.).

В XX в. некоторые лингвисты попытались преодолеть односторонность формального подхода, используя введенное Ф. де Соссюром разделение языка - абстрактной системы, лежащей в основе речевого поведения, и речи - актуализации, практического осуществления этой системы в процессе ее использования людьми. В духе Ш. Балли, который разграничивал в синтаксисе проявления языка и проявления речи, В.В. Виноградов противопоставил «строительный материал» для предложений (слова и словосочетания) и сами предложения, т.е. единицы коммуникативного уровня, обладающие признаками предикативности и модальности. Эта проблематика сохраняет актуальность до нашего времени: проблеме разграничения номинативного («языкового») и коммуникативного («речевого») аспектов предложения посвящены, в частности, работы А. Гардинера, Н.Д. Арутюновой, В.А. Звегинцева и других авторов. В синтаксической концепции Н.Ю. Шведовой противопоставление предложения и словосочетания выразилось в виде различия абстрактных структурных схем, которые характеризуют предложения, и присловных связей, определяющих структуру словосочетания.

В качестве альтернативы формальному подходу были предложены синтаксические концепции, ориентированные на семантику. У О. Есперсена мы находим первый проект грамматического описания «от значения к форме»; именно такой подход к грамматике «изнутри, или с точки зрения значения», он предложил называть «синтаксисом». Намного опередила свое время гипотеза Есперсена о «понятийных категориях» - универсальных значениях, которые по-разному выражаются грамматическими средствами различных языков и представляют, таким образом, основу для их сравнения; позднее эта идея получила развитие в работах И.И. Мещанинова и некоторых других советских лингвистов. Есперсен ввел также полезное разграничение двух типов грамматической связи - юнкции и нексуса. В современных терминах юнкцию можно определить как тот случай, когда семантически главенствующее слово является синтаксически подчиненным (выдвинутая гипотеза), а нексус - когда направления синтаксического и семантического подчинения между словами совпадают (выдвинул гипотезу).

Успехи в развитии логики и семантики в течение последних десятилетий отразились и в грамматических исследованиях, благодаря чему мы располагаем множеством первоклассных исследований семантики предложения; введение в эту проблематику можно найти в учебнике И.М. Кобозевой.

Представители структурализма пытались перенести в грамматику понятия и исследовательские процедуры, которые до этого зарекомендовали себя в фонологии, и этот путь в определенной мере оказался плодотворным. Важный прогресс в изучении синтаксиса был достигнут в рамках пражского функционализма и американской дескриптивной лингвистики. Лидер пражской школы В. Матезиус, развивая идеи А. Вейля, Г. Пауля и некоторых других лингвистов XIX в., показал, что в синтаксисе отражаются два разных вида деятельности говорящего, соответствующие двум видам членения предложения - грамматическому (например, разделение на подлежащее и сказуемое) и актуальному - на тему, т.е. исходный пункт сообщения, и рему, т.е. сообщаемое. Американские дескриптивисты значительно усовершенствовали и уточнили методы синтаксического анализа, отточили некоторые важные исследовательские инструменты, лежащие в основе традиционных грамматических классификаций, такие как дистрибутивный анализ. Автор концепции «структурного синтаксиса» Л. Теньер разработал универсальную модель предложения, опирающуюся на некоторые принципиально важные постулаты: всеобщность и однонаправленность синтаксической связи; наличие в предложении одного грамматического центра (глагола), сочетаемость которого определяет структуру предложения; неединственность способа отображения структурной иерархии в линейную последовательность синтаксических единиц; различие участников ситуации (актантов) и ее «обстоятельств» (сирконстантов).

Революционные события в изучении синтаксиса произошли после выхода работы Н. Хомского «Синтаксические структуры». С именем Хомского связана не только определенная лингвистическая теория - порождающая (генеративная) грамматика, но и целый переворот во взглядах на изучение языка - переход от преимущественно описательной методологии к методологии объяснительной, т.е. ориентированной на теорию. Этот переворот (нередко называемый «хомскианской революцией») в решающей степени определил не только развитие самой порождающей грамматики, но и характер всех противостоящих ей теоретических направлений.

Хомский показал, что использование формально строгих понятий и математических моделей при исследовании грамматики не только повышает качество, полноту и эмпирическую проверяемость описаний, чем готовы были довольствоваться многие структуралисты. Формальное моделирование дает неизмеримо более важный результат - оно выявляет те фундаментальные принципы строения языка, которые часто остаются незамеченными в интуитивном описании.

Факты, с которыми имел дело до-генеративный синтаксис, в основном касались синтагматического аспекта предложения, т.е. способности либо неспособности разных грамматических единиц сочетаться друг с другом. Новые факты, которые открылись взору исследователей начиная с 1960-х годов, прежде всего относятся к парадигматическому аспекту, т.е. к регулярным связям между частично сходными предложениями, которые мало исследовались в предшествующий период. Если даже полностью отвергать генеративную теорию, невозможно игнорировать впервые обнаруженные в рамках этого направления многочисленные языковые факты - правила и ограничения.

Начиная с 1970-х годов в научный обиход попадают сотни выполненных на высоком уровне описаний синтаксиса языков разной структуры, генетической принадлежности и места распространения, причем количество и качество синтаксических описаний «экзотических» языков продолжает быстро расти. Важная особенность нового поколения описаний заключается в том, что они адресованы не только специалистам по данному языку или данной языковой семье, но и более широкому кругу языковедов. В этой «питательной среде» стремительно развивается и приобретает широкую популярность синтаксическая типология - научное направление, изучающее сходства и различия структуры предложения в языках мира. Не случайно за последние 20 лет большинство новых идей и концепций в области синтаксиса выдвинуто именно в рамках типологии, а наиболее популярная грамматическая теория - порождающая грамматика, начиная приблизительно с 1980-х годов, также реализует своеобразную теоретическую программу - исследование так называемого параметрического варьирования между языками (Арутюнова 1976: 78-96).

1.2 Предложение как основная единица синтаксиса

В языкознании существует не менее трехсот определений предложения, что само по себе уже говорит о сложности и противоречивости этого понятия. Предложение – минимальная коммуникативная единица языка. В отличие от слова, которое является единицей номинации, то есть обозначения элемента действительности, предложение осуществляет наряду с функцией номинации и функцию коммуникации.

Номинативная функция предложения выражается в том, что оно служит средством обозначения определенной ситуации, отрезка действительности, охватывающего предметы, их признаки и проявления, отношения между ними.

Коммуникативная функция предложения заключается в том, что оно служит средством сообщения, передачи информации с целью общения, то есть выражения собственных мыслей и чувств или воздействия на собеседника.

Психологическое понимание предложения было очень распространено в лингвистике конца XIX – начала XX века. Приведем наиболее характерное определение, данное Г. Паулем: «Предложение является выражением, символом того, что в психике говорящего произошло соединение нескольких представлений или групп представлений, а также средством возбуждения в психике слушателя такого же соединения тех же самых представлений».

Между обеими точками зрения на предложение – логической и психологической – нет принципиальной разницы, поскольку и для той и для другой характерно при определении предложения полное игнорирование собственно языковых признаков. Это вскоре было осознано, в результате чего начались поиски лингвистической специфики предложения.

Эти поиски шли в основном по двум направлениям. Одни синтаксисты выдвигали на первый план критерии, связанные с особенностями предложения как единицы коммуникации. Другие опирались в своих определениях предложения на формальные признаки, прежде всего – формально-грамматические.

Большинство современных лингвистов видит основной признак предложения в предикативности как категории, функция которой заключается в соотнесении содержания предложения и действительности. Истоки такого понимания можно найти уже в работе И. Риса «Что такое предложение». Под общее понятие предикативности подводятся связанные со структурой предложения особые синтаксические категории модальности, времени и лица, базирующиеся на соответствующих морфологических категориях. При таком широком понимании предикативности морфологическая категория, скажем, времени, присущая личным формам глагола, перекрывается синтаксической категорией времени, характеризующей предложение в целом.

Часть языковедов продолжает отстаивать взгляд на предикативность как на «сказуемое свойство» или «сказуемое отношения». Для сторонников указанной концепции «между предикативностью и предложением нет соотносительности. Наличие сказуемого, а следовательно и предикативности, не является существенным признаком предложения». В предложениях разной структуры, по их мнению, различны и средства оформления: если в предложении типа Птица летит, именно сказуемое является тем, что заставляет осознавать это предложение как предложение, то предложение типа Пожар! оформляется лишь определенной интонацией (Гак 1969: 25-33).

Стремясь избежать односторонности этого определения, многие лингвисты пытаются разграничить два аспекта предложения – предложение как единицу языка и как единицу речи, приписывая каждой из этих единиц свои признаки.

Своеобразное развитие получила концепция различия речевого и языкового аспектов предложения в русской лингвистике, где она тесно связана с пониманием интонации как одного из важнейших критериев при определении и выделении предложения.

«Одно и то же словосочетание может быть предложением, но может им и не быть. Предложением оно является, если представляет интонационное единство», – пишет в этой связи М.Н. Петерсон. Более сложную концепцию выдвинул А.М. Пешковский. Как и Петерсон, Пешковский рассматривает предложение как частный случай словосочетания, но, в отличие от М.Н. Петерсона, А.М. Пешковский считает, что предложение существует не только как актуальная, но и как потенциальная единица (Васильев 1990: 66).

Некоторую модификацию получила эта точка зрения в работах лингвистов петербургской школы, учеников И.А. Бодуэна де Куртенэ: Л.В. Щербы, Е.Д. Поливанова, Л.П. Якубинского. Они говорили, с одной стороны, о предложении, понимая его как интонационно-смысловое единство, с другой – о фразе как грамматической единице («единица-максимум» синтаксиса по Е.Д. Поливанову). Развивая такое понимание синтаксических единиц, С.И. Берштейн различает предложение как единицу языковой системы, предназначенную для выражения суждения и его аналогов, и фразу – коммуникативную единицу речи, интонационно-смысловое единство.

В концепции С.И. Берштейна существует, в частности, понятие интонационной схемы предложения (кроме нее, форма предложения определяется формальной и позиционной схемами). Это понятие перекликается с понятием «фонического предложения» у Л.Х. Пикардо, который выделяет три категории, соответствующие речевому высказыванию в языке: фоническое предложение, грамматическое предложение и психологическое предложение. Данные категории представляют собой по существу различные типы формализации, производимой на базе конкретной речевой деятельности, в процессе которой грамматический, фонетический и психологический аспекты предложения тесно взаимосвязаны. Вместе с тем Л.Х. Пикардо при выделении предложения в потоке речи выдвигает на первый план формально-грамматический аспект, считая обязательным признаком предложения его синтаксическую автономность. Границы грамматического и фонетического предложения отнюдь не всегда совпадают, интонационная схема предложения (фонетическое предложение) служит обычно для передачи «единичного выразительного импульса» (т.е. психологического предложения). Таким образом, для Л.Х. Пикардо речевое высказывание имеет не один, а несколько коррелятов на разных уровнях системы языка (Кибрик 1992: 123-124).

Таким образом, рассмотрев некоторые лингвистические концепции предложения, мы склонны разделять мнение лингвистов петербургской школы о фразе и предложении как реализациях речевого высказывания на разных уровнях системы языка. Однако, определившись с сущностью предложения как синтаксической единицы, мы сталкиваемся с вопросом о его структуре, т.е. о компонентах, входящих в его состав, которые обычно принято называть членами предложения. И далее нам кажется целесообразным перейти непосредственно к их изучению (Попова 1996: 98).

1.3 Структурный аспект изучения предложения.

Члены предложения и проблемы их изучения

В лингвистике есть разные подходы к представлению структуры предложения. В отечественном языкознании, как известно, в качестве единицы синтаксиса принято использовать член предложения. Синтаксическую конструкцию можно представить соответственно в терминах членов предложения, выделив в её составе традиционные подлежащее, сказуемое, дополнение и т.д.

Член предложения – минимальная синтаксическая единица, выделяемая на основании формальных признаков и функции в составе предложения. Член предложения представляет собой реализацию самостоятельного слова в предложении, синтаксическую форму слова. В члене предложения как в синтаксической единице выражаются одновременно вещественное и грамматическое значения. Вещественное значение лексически отображает определенные объекты, признаки, действия. Грамматическое значение члена предложения имеет два аспекта: а) указание на функцию слова в предложении (подлежащее, сказуемое, дополнение и т.п.); б) выражение некоторых категориальных значений, дополняющих морфологические категории слова (детерминация существительного, модальные и видовые значения глагола и т.п.).

Хотя ни одна синтаксическая теория не вызывала такой резкой критики, как теория членов предложения, вместе с тем, ни одна система терминов в синтаксисе не проявляет такой жизненности, как та, что связана с членом предложения: без таких понятий, как подлежащее, сказуемое (предикат), обстоятельство, дополнение, определение не обходится ни одно описание синтаксиса.

Критика теории члена предложения объясняется сложностью выделения и идентификации этих синтаксических категорий, что в свою очередь проистекает из сильно развитой асимметрии в этом разделе синтаксиса. Жизненность теории члена предложения объясняется тем, что она отражает реально существующие элементы синтаксического строя, которые – в свою очередь – отображают элементы объективной действительности, воспринимаемые человеческим сознанием. Достоинство понятия член предложения в том, что оно отражает взаимосвязь содержательного и формального планов в языке. В плане содержания член предложения обозначает определенный элемент ситуации, выполняющий некоторую типизированную функцию в том событии, которое описывается в данном предложении (такую, например, как субъект, объект, орудие действия и т.п.). В отношении формы член предложения характеризуется определенными формальными признаками и прежде всего тем, что он выражен словом, принадлежащим к определенной части речи. Таким образом, теория члена предложения имеет дело с трехчленным рядом понятий: элемент ситуации – член предложения – часть речи.

В каждой паре этих понятий возможна асимметрия, что и осложняет анализ по членам предложения.

На уровне элемент ситуации – член предложения: один и тот же член предложения может отображать разные элементы ситуации.

На уровне член предложения – часть речи: одна и та же часть речи может оформлять различные члены предложения.

Член предложения представляет собой функцию (роль) слова (части речи) в предложении. В свою очередь член предложения, как синтаксическая единица, имеет свои функции в предложении – структурно-организующие и семантические (обозначение элемента-ситуации). Вместе с тем, в предложении могут непосредственно входить элементы, не относящиеся к какому-либо члену предложения (частицы и пр.) (Ахманова 1963: 114-117) .

История синтаксиса в большой степени связана со стремлением раскрыть соотношение между компонентами ситуации, членами предложениями и частями речи. Отмеченная выше двойная асимметрия, к которой добавляется и нечеткость границ члена предложения, приводили нередко к тому, что в отношении к ним проявлялся излишний крен в сторону ментализма или формализма.

Нередко в грамматике члену предложения давали только менталистическое, семантическое определение. Так, подлежащее определялось как член предложения, обозначающий носителя действия или состояния.

Подобные факты породили формалистическую трактовку члена предложения, которая состоит в том, что они рассматриваются лишь как элементы структурной организации предложения, лишенные собственного содержания. Подлежащее при этом получает лишь чисто формальное определение (Звегинцев 1976: 223-225).

Каждая из этих концепций имеет свои плюсы и минусы. Менталистическая теория правильно подчеркивает наличие у члена предложения содержательной стороны, но не обращает в должной мере внимания на возможные сдвиги в их семантике. Формалистический подход также не учитывает асимметрии формы и содержания; стремясь дать однозначное определение семантических категорий, не связывая их со смыслом, он игнорирует тот факт, что во многих случаях эти категории отражают категории мышления и объективной действительности (Пешковский 1956: 119).

Наиболее рациональным подходом к члену предложения является подход функциональный: отмечается семантический характер этих категорий, но при этом выявляются случаи и закономерности отклонения от первичных семантических функций.

Выводы по главе 1

Таким образом, синтаксис как наука о строении словосочетания и предложения имеет две основные задачи: описательную и объяснительную (теоретическую). Синтаксическое описание – это множество правил, которые характеризуют синтаксический компонент знания языка. При составлении этих правил используется грамматический метаязык – термины и символы с определенным значением и правила их употребления.

Задача объяснения при исследовании синтаксиса, как и вообще в науке, заключается в том, чтобы понять, почему наблюдаемые факты именно таковы, какие они есть. Это означает, в частности, ответ на вопрос, почему синтаксические структуры в различных языках, в том числе не связанных ни родством, ни географической близостью, обнаруживают многочисленные (и нередко поразительные) сходства. Описание имеет дело с каким-то одним языком, объяснение (теория) – с Языком вообще.

ГЛАВА 2. СИНТАКСИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ В УЧЕНИИ Л. ТЕНЬЕРА

2.1 Заслуга Теньера в области лингвистики

Люсьен Теньер – французский лингвист. Родился 13 мая 1893 г. В Мон-Сент-Эньяне в семье нотариуса. В 1914 г. Окончил Сорбонну, в 1913 г. Стажировался в Германии, где слушал лекции А. Лескина и К. Бругмана. В 1921–1924 гг. преподавал французский язык в Любляне (Югославия), где изучал словенский язык и занимался словенской диалектологией. Во время войны был мобилизован, попал в плен. После войны возобновил занятия в Сорбонне немецким и русским языком. В 1924–1937 – профессор славистики в Страсбурге, в 1937–1954 – профессор сравнительно-исторического, а с 1951 – общего языкознания в Монпелье, где заведовал кафедрой общего языкознания. Умер Теньер в Монпелье 6 декабря 1954 г.

Теньер, мало оцененный при жизни, в настоящее время считается одним из наиболее значительных лингвистов XX века; во всех областях он проявил себя как яркий новатор, не скованный традицией и демонстрировавший нестандартный подход к объекту своих исследований.

Научные интересы Теньера были необычайно разнообразными; помимо ранних работ по словенской диалектологии в его наследии выделяется «Малая русская грамматика» (фр. Petite grammaire russe, 1934), появление которой было продиктовано нуждами практического преподавания. Вместе с тем, это одно из лучших грамматических описаний русского языка, в котором были впервые использованы многие приёмы, ставшие впоследствии общепринятыми – в частности, компактные схемы описания русского ударения («акцентные парадигмы»), в окончательном виде сложившиеся в работах А. А. Зализняка. Новаторским является и синтаксический раздел этой грамматики. Теньер также автор одного из первых ассоциативных и одного из первых частотных словарей русского языка.

С середины 1930-х гг. Теньер начинает интенсивно заниматься проблемами общего синтаксиса и публикует на эту тему ряд небольших статей и брошюру «Очерк структурного синтаксиса» (1953). Главный теоретический труд Теньера – монументальная книга «Основы структурного синтаксиса» (фр. Eléments de syntaxe structurale) была с большими трудностями опубликована только посмертно (1959) и не нашла понимания у современников. В этих работах Теньером были намечены контуры одной из двух наиболее значительных синтаксических теорий XX века – так наз. Вербоцентричного синтаксиса зависимостей, основанного на бинарных направленных отношениях между элементами предложения и с предикатом в качестве единственной вершины графической «стеммы» (или «дерева зависимостей», в более современной терминологии). Синтаксис зависимостей в настоящее время является основной и наиболее жизнеспособной альтернативой синтаксису составляющих, представленному в англоязычной традиции и лежащему, в частности, в основе генеративной грамматики.

Второй фундаментальной идеей Теньера было противопоставление так называемых актантов и сирконстантов как, с одной стороны, участников «маленькой драмы предложения» и, с другой стороны, обстоятельств, в которых эта драма развёртывается. Это противопоставление в том или ином виде принято практически во всех современных синтаксических теориях (хотя содержание его часто оказывается уже довольно далёким от первоначальных представлений Теньера).

Синтаксическая теория Теньера имеет и много других оригинальных черт: это, в частности, деление на статический и динамический синтаксис, введённые Теньером понятия валентности и диатезы глагола, юнкции (сочинительной связи) и трансляции (перехода слов из одной части речи в другую), понятие грамматической правильности (впоследствии сыгравшее фундаментальную роль в концепции Хомского) и т. Д. Все эти понятия оказались необычайно плодотворны в истории дальнейших синтаксических исследований, хотя приоритет Теньера, почти забытого в 1950-60 гг., не всегда был должным образом оценен и отмечен.

Наибольшее число последователей Теньера было в этот период в Германии и в России. На немецкий язык его итоговая книга была переведена в 1980 г., на русский (с небольшими сокращениями) – в 1988 г. Синтаксические теории, развивавшиеся в России, как правило, тяготели именно к синтаксису зависимостей, и идеи Теньера оказали большое влияние на синтаксическую теорию модели «Смысл <-> Текст» и целый ряд других концепций (Ахманова 1963: 117-125).

2.2 Работа Теньера «Основы структурного синтаксиса»

теньер структурный синтаксис предложение

В первой книге своей работы Теньер говорит о синтаксической связи.

Предметом структурного синтаксиса является изучение предложения. Предложение представляет собой организованное целое, элементами которого являются слова.

Каждое слово, входящее в состав предложения, утрачивает свою изолированность, всегда присущую ему в словаре. Можно заметить, что каждое слово предложения вступает с соседними словами в определенные связи <…>, совокупность которых составляет костяк, или структуру, предложения. <…>

Предложение типа Alfred parle «Альфред говорит» состоит не из двух элементов: 1) Alfred и 2) parle, а из трех: 1) Alfred, 2) parle и 3) связь, которая их объединяет и без которой не было бы предложения. Говорить, что предложение типа Alfred parle содержит только два элемента, – значит анализировать его с чисто поверхностной, морфологической точки зрения и игнорировать самое существенное – синтаксическую связь. <…>

Синтаксическая связь необходима для выражения мысли. Без нее мы не могли бы передать никакого связного содержания. Наша речь была бы простой последовательностью изолированных образов и идей, ничем не связанных друг с другом.

Именно синтаксическая связь делает предложение живым организмом, и именно в ней заключена его жизненная сила.

Построить предложение – значит вдохнуть жизнь в аморфную массу слов, установив между ними совокупность синтаксических связей. И обратно, понять предложение – значит уяснить себе совокупность связей, которые объединяют входящие в него слова. Понятие синтаксической связи является, таким образом, основой всего структурного синтаксиса. <…>

Собственно говоря, именно то, что мы называем связью, и выражает само слово «синтаксис», означающее по-гречески «расположение», «установление порядка».<…> Для наглядности мы будем изображать связи между словами графически, посредством линий, которые мы назовем линиями синтаксической связи. <…>

Синтаксические связи <…> устанавливают между словами отношения зависимости. Каждая связь объединяет некоторый вышестоящий элемент с элементом нижестоящим. Вышестоящий элемент мы будем называть управляющим, или подчиняющим, а нижестоящий – подчиненным. Так, в предложении Alfred parle (см. ст. 1) parle - управляющий элемент, а Alfred – подчиненный.

Когда нас будет интересовать восходящая синтаксическая связь, мы будем говорить, что подчиненный элемент зависит от управляющего, а когда речь будет идти о нисходящей связи, будем говорить, что управляющий элемент управляет подчиненным, или подчиняет его. <…>

Одно и то же слово может одновременно зависеть от одного слова и подчинять себе другое. Так, в предложении Mon ami parle «Мой друг говорит» слово ami «друг» одновременно подчинено слову parle «говорит» и подчиняет себе слово mon «мой» (см. ст. 2).

Таким образом, совокупность слов, входящих в состав предложения, образует настоящую иерархию. <…> Изучение предложения, являющееся, как уже говорилось выше, целью структурного синтаксиса, по существу, сводится к изучению структуры предложения, которая представляет собой не что иное, как иерархию синтаксических связей.

Линию, изображающую синтаксическую связь, естественно проводить в вертикальном направлении, поскольку она символизирует отношение между вышестоящим элементом и нижестоящим.

В принципе никакой подчиненный элемент не может зависеть более чем от одного управляющего. Управляющий же, напротив, может управлять несколькими подчиненными, например, Mon vieil ami chante cette jolie chanson «Мой старый друг поет эту красивую песню» (см. ст. 3).

mon vieil cette jolie

Каждый управляющий элемент, у которого есть один или несколько подчиненных, образует то, что мы будем называть узлом . Узел мы определим как совокупность, состоящую из управляющего слова и всех тех слов, которые – прямо или косвенно – ему подчинены и которые он в некотором роде связывает в один пучок. <…>

Так же как и синтаксические связи <…>, узлы могут располагаться один выше другого. Таким образом, наряду с иерархией связей между словами существует иерархия связей между узлами. <…>

Узел, образованный словом, которое подчиняет себе – прямо или косвенно – все слова предложения, называется центральным узлом . Такой узел находится в центре всего предложения. Он обеспечивает структурное единство предложения тем, что связывает все его элементы в единый пучок. В некотором смысле он отождествляется со всем предложением. <…> Центральный узел обычно образуется глаголом. <…>

Совокупность линий, изображающих синтаксические связи, образует стемму. Стемма наглядно представляет иерархию связей и схематически показывает все узлы и образуемые ими пучки. Таким образом, стемма являет собой материализованную в наглядной форме структуру предложения. Итак, стемма – это наглядное представление абстрактного понятия - структурная схема предложения. <…>

Стемма позволяет решить задачу, которую в рамках традиционной грамматики опытные педагоги всегда ставили перед своими учениками. Они предлагали им описать строение предложения изучаемого языка, будь то латынь или какой-либо из живых языков. Как всем известно, если строение предложения не ясно, то и само предложение правильно понять невозможно. <…>

Структурный порядок слов – это порядок, в котором устанавливаются синтаксические связи. Порядок установления связей не может быть задан однозначно, поскольку каждый управляющий элемент может иметь несколько подчиненных. Отсюда следует, что структурный порядок является многомерным. <…>

Материал, из которого строится речь, – это последовательность звуков <…>, которые мы воспринимаем органами слуха. Эту последовательность мы будем называть речевой цепочкой . Речевая цепочка одномерна. Она предстает перед нами в виде линии. В этом ее существенное свойство.

Линейный характер речевой цепочки обусловлен тем, что наша речь разворачивается во времени, а время принципиально одномерно. <…>

Речевая цепочка не только одномерна, но и направлена лишь в одну сторону. Это объясняется тем, что, она является функцией времени, которое движется только в одну сторону. Следовательно, речевая цепочка, так же как и время, необратима. <…>

Структурный порядок и линейный порядок.

В основании всего структурного синтаксиса лежит соотношение между структурным порядком и порядком линейным. Построить или установить схему предложения – значит преобразовать линейный порядок в структурный. <…> И обратно: восстановить предложение из стеммы, или воплотить стемму в предложение, – значит преобразовать структурный порядок в линейный, вытянув в цепочку образующие стемму слова. <…> Можно сказать: говорить на данном языке – значит уметь преобразовывать структурный порядок в линейный. Соответственно понимать язык – это быть в состоянии преобразовать линейный порядок в структурный. <…>

Слово.

Несмотря на кажущуюся простоту, определить лингвистически понятие слова необычайно трудно. <…> Дело здесь, видимо, в том, что многие пытаются исходить из понятия слова, чтобы определить понятие предложения, вместо того чтобы, наоборот, отталкиваясь от понятия предложения, определить понятие слова. Нельзя определить предложение через слово, но только слово через предложение. Понятие предложения логически первично по отношению к понятию слова. <…> Поскольку предложение разворачивается в речевую цепочку, слово можно определить только как сегмент этой цепочки. <…>

Синтаксис и морфология.

Когда структурная схема предложения расположена в линейном порядке в речевой цепочке, она готова к тому, чтобы обрести звуковую оболочку и тем самым получить свою внешнюю форму. <…> Структурная и семантическая схемы, противостоящие внешней форме, составляют подлинную внутреннюю форму предложения. <…>

Всякий, кто изучал иностранный язык, знает, какие требования налагает на говорящего на данном языке его внутренняя форма. Она представляет собой силу, которой невозможно противостоять – своего рода категорический императив. Изучение внешней формы предложения составляет объект морфологии. Изучение его внутренней формы - объект синтаксиса.

Таким образом, синтаксис резко отделен от морфологии и независим от нее. Он подчиняется своим собственным законам - он автономен. Автономия синтаксиса далеко не общепризнана. После того как под влиянием идей, господствовавших в XIX в., подход Ф. Боппа возобладал в сознании лингвистов над взглядами В. Гумбольдта, сравнительная грамматика развивалась практически исключительно в области фонетики и морфологии. <…>

Что касается синтаксиса, то со времен Ф. Боппа он всегда был на положении бедного родственника морфологии. В тех редких случаях, когда его не обходили молчанием, на него надевали морфологическую смирительную рубашку. Большая часть описаний синтаксиса, которые были опубликованы за последние сто лет, представляют собой лишь морфологический синтаксис . <…>

Морфологический маркер

Будем называть мысль и соответствующие ей структурную и линейную схемы выражаемым <…>, а фонетическую оболочку, которая придает им форму, воспринимаемую органами чувств, будем называть выражающим . <…>

Смысл <…>, или значение, <…> элемента речевой цепочки есть отношение выражающего к выражаемому. И это справедливо: выражаемое – это смысл выражающего. Понятие смысла позволяет определить выражаемое только по отношению к выражающему. Таким образом, оно предполагает первичность выражающего по отношению к выражаемому, то есть первичность морфологии по отношению к синтаксису.

Однако признать такую первичность было бы неправильно. В действительности синтаксис предшествует морфологии. Когда мы говорим, мы не подыскиваем задним числом смысл для уже произнесенной последовательности фонем. Наоборот, наша задача состоит в том, чтобы найти звуковое воплощение для заранее данной мысли, которая только и оправдывает самое его существование. <…>

Первичность синтаксиса вынуждает нас ввести в нашу терминологию новый термин, который был бы обратным по отношению к термину смысл. В качестве такого термина мы предлагаем термин «маркер» (или «морфологический маркер»). <…> Маркер выражает уже не отношение выражающего к выражаемому, а отношение выражаемого к выражающему. Теперь можно сказать, что выражающее – это маркер для выражаемого.

Из сказанного выше следует, что морфология по существу представляет собой изучение маркеров. <…> Синтаксическая связь не имеет маркеров, но от этого она не становится менее реальной. <…>

Структура и функция.

Функционирование <…> структурного единства основано на осмысленном сочетании функций его элементов. Без функций не может быть структуры. Иначе говоря, синтаксическая иерархия устроена так же, как и иерархия военная, в которой каждый военнослужащий выполняет строго определенные функции.

Из сказанного выше следует, что структурный синтаксис – это то же самое, что синтаксис функциональный, и, следовательно, функции, выполняемые различными элементами предложения и необходимые для его жизни, представляют для него первостепенный интерес. <…>

С этой точки зрения можно утверждать, что функциональный синтаксис способен оказать существенную помощь для изучения современных языков, для активного овладения ими и для их преподавания.

Следует отметить глубокую аналогию между функциональным синтаксисом и фонологией Пражской школы, которая стремится увидеть за явлениями чисто физической природы те собственно лингвистические функции, которые эти явления способны выполнять. <…>

Полнозначные и неполнозначные слова.

К первой категории относятся слова, наделенные определенной семантической функцией, то есть такие, форма которых непосредственно ассоциируется с определенной идеей, которую она представляет или вызывает в сознании. <…>

Ко второй категории относятся слова, не имеющие семантической функции. Это, по сути, просто грамматические средства, функция которых состоит лишь в том, чтобы указывать, уточнять или видоизменять категорию семантически наполненных слов и устанавливать соотношения между ними. <…> Четкая граница между полнозначными и неполнозначными словами имеется лишь в некоторых языках, в частности в китайском. <…> Многие языки, и в частности европейские, интересующие нас в наибольшей степени, часто объединяют в одном и том же слове полнозначные и неполнозначные элементы. Такие слова мы будем называть композитами. <…>

По мере исторического развития языка полнозначные слова имеют тенденцию превращаться в неполнозначные, обладающие только грамматической функцией. <…> Значения, выражаемые полнозначными словами, могут восприниматься только сквозь сетку грамматических категорий. Поэтому полнозначные слова относятся к ведению категориального синтаксиса.

Неполнозначные слова, напротив, принадлежат к функциональному синтаксису , поскольку в качестве служебных грамматических элементов они помогают связывать полнозначные слова в структурное единство. <…>

Виды полнозначных слов.

Мы будем классифицировать полнозначные слова по их категориальному содержанию. Выделим два основания для классификации. Прежде всего, необходимо отделить идеи, выражающие предметы, от идей, выражающих процессы.

Предметы – это вещи, воспринимаемые органами чувств и отмечаемые сознанием как имеющие самостоятельное существование, например, cheval «лошадь», table «стол», quelqu"un «кто-то». Полнозначные слова, выражающие идею предметности, называются существительными .

Процессы представляют собой состояния или действия, посредством которых предметы проявляют свое существование, например, est «является», dort «спит», mange «ест», fait «делает» и т.д. Полнозначные слова, обозначающие процессы, называются глаголами .

Большинство языков не обладает способностью различать понятия процесса и предмета. Они трактуют процесс как предмет, и, следовательно, глагол как существительное. В таких языках il aime «он любит» не отличается от son amour «его любовь». Иначе говоря, центральным узлом предложения здесь служит именной узел. Представляется, что понятие глагола в собственном смысле слова встречается только в наших европейских языках. <…>

Второе деление противопоставляет конкретные понятия, к которым в принципе относятся понятия предметов и процессов, и абстрактные понятия, к которым относятся их атрибуты. Это дает два новых разряда полнозначных слов – один в области предметов, а второй в области процессов.

Полнозначные слова, выражающие абстрактные атрибуты предметов, называются прилагательными .

Полнозначные слова, выражающие абстрактные атрибуты процессов, называются наречиями <…>

Итак, существительные, прилагательные, глаголы и наречия составляют четыре класса полнозначных слов, лежащих в самом основании языка <…>

Неполнозначные слова.

Мы уже видели, что неполнозначные слова представляют собой особые грамматические средства, и вследствие этого они относятся к функциональному синтаксису. Поэтому мы будем классифицировать их в соответствии с природой присущей им функции.

Общая функция неполнозначных слов состоит в том, чтобы разнообразить структуру предложения, изменяя его строение. Одни неполнозначные слова видоизменяют количественный аспект структуры предложения, а другие – ее качественный аспект.

Первая из этих функций, влияющая на количественный аспект строения предложения, называется юнктивной <…>. Она позволяет бесконечно увеличивать число элементов предложения, добавляя к любому ядру теоретически неограниченное число ядер той же природы. Морфологические маркеры юнкции мы будем называть юнктивами <…>.

Таким образом, функция юнктивов состоит в том, чтобы объединять друг с другом полнозначные слова или образуемые ими узлы. Так, во французском предложении Les hommes craignent la mis è re et la mort «Люди боятся нищеты и смерти» юнктив et «и» объединяет полнозначные слова mis è re «нищета» и mort «смерть» в единое целое.

Функция, изменяющая качественный аспект строения предложения, называется транслятивной . Она позволяет бесконечно дифференцировать элементы предложения, переводя любое ядро в теоретически бесконечное число ядер другой природы (то есть относящихся к другим категориям). Морфологические маркеры трансляции мы будем называть транслятивами <…>.

Таким образом, функция транслятивов состоит в изменении категорий полнозначных слов. Например, в субстантивном узле le bleu de Prusse «берлинская лазурь», букв. «прусская синяя (краска)» артикль le представляет собой транслятив, который превращает прилагательное bleu «синий» в существительное со значением «синяя краска», а предлог de – транслятив, превращающий существительное Prusse «Пруссия» в прилагательное, поскольку группа de Prusse по существу имеет функцию прилагательного. <…>

Юнктивы .

Юнктивы – это своего рода цемент, скрепляющий ядра одной и той же природы. Отсюда следует, что, подобно тому как цементный раствор кладется между кирпичами, юнктивы структурно располагаются между ядрами, не проникая в них самих. Юнктивы можно назвать межъядерными элементами. <…> Юнктивная функция признается и традиционной грамматикой, которая обозначает юнктивы термином «сочинительные союзы». <…>

Транслятивы.

Транслятивы, как мы видели выше, представляют собой неполнозначные слова, функция которых состоит в изменении категории полнозначных слов.

Отсюда вытекает, что их действие направлено непосредственно на полнозначные слова и, следовательно, локализовано внутри ядер, образованных этими словами. Можно сказать, что в отличие от юнктивов, являющихся межъядерными элементами, транслятивы являются элементами внутриядерными <…>

Транслятивная функция не была замечена традиционной грамматикой, которая противопоставила сочинительным союзам только подчинительные союзы. В действительности в разряд транслятивов следует отнести не только подчинительные союзы, но и относительные местоимения, предлоги, артикль и вспомогательные глаголы традиционной грамматики, а также глагольные приставки и грамматические окончания , представляющие собой не что иное, как агглютинированные транслятивы. <…>

Типы предложений.

Каждое полнозначное слово способно формировать узел. Мы будем различать столько типов узлов, сколько имеется типов полнозначных слов, а именно четыре: глагольный узел, субстантивный узел, адъективный узел и наречный узел.

· Глагольный узел – это такой узел, центром которого является глагол, например, Alfred frappe Bernard «Альфред бьет Бернара».

· Субстантивный узел – это такой узел, центром которого является существительное, например, six forts chevaux «шесть сильных лошадей».

· Адъективный узел – это такой узел, центром которого является прилагательное, например, extr ê mement jeune «чрезвычайно молодой».

· Наречный узел – это такой узел, центром которого является наречие, например, relativement vite «сравнительно быстро».

Как мы видели, любое предложение представляет собой организованную совокупность узлов. Узел, который подчиняет себе все остальные узлы предложения, мы называем центральным.

Предлагается классифицировать предложения в соответствии с природой их центрального узла. Будем различать столько типов предложений, сколько имеется типов узлов, а именно четыре: глагольное предложение, субстантивное предложение, адъективное предложение и наречное предложение.

Глагольное предложение – это такое предложение, центральный узел которого глагольный, например: Le signal vert indique la voie libre «Зеленый сигнал показывает, что путь открыт». <…>

Субстантивное предложение – это такое предложение, центральный узел которого субстантивный, например: Le stupide XIX si é cle «Глупый XIX век» <…> или лат. Vae victis «Горе побежденным».

Адъективное предложение – это такое предложение, центральный узел которого адъективный. Впрочем, вместо прилагательного может выступать причастие, что не меняет структуру предложения, например: Ouvert la nuit «Открыто по ночам». <…>

Наречное предложение – это такое предложение, центральный узел которого наречный. Место наречия может занимать наречное выражение, что не меняет структуру предложения, например: A la recherche du temps perdu «В поисках утраченного времени». <…>

В языках, проводящих различие между глаголом и существительным, в частности в европейских языках <…>, наибольшее распространение имеют глагольные предложения. За ними, в порядке уменьшения употребительности, следуют субстантивные, адъективные и наречные предложения. Последние три типа, как мы видели, часто встречаются в названиях книг, в сценических ремарках и т.п. <…>

В языках, где различие между глаголом и существительным очевидным образом не проводится, не может быть глагольных предложений. В них самые распространенные предложения – субстантивные <…>.

Основой любого предложения является та или иная организация узлов. На эту общую основу могут накладываться другие явления, в результате которых происходит усложнение структуры предложения и увеличивается многообразие возможных структур. Таких явлений два: юнкция <…> и трансляция <…>.

Условимся называть простым предложением всякое предложение, в котором нормальная организация узлов нигде не осложнена юнкцией или трансляцией.

Соответственно сложным предложением <…> мы будем называть такое, в котором юнкция или трансляция представлены. <…>

Во второй книге говорится о структуре простого предложения.

Глагольный узел.

Глагольный узел, который является центром предложения в большинстве европейских языков <…>, выражает своего рода маленькую драму. Действительно, как в какой-нибудь драме, в нем обязательно имеется действие, а чаще всего также действующие лица и обстоятельства.

Если перейти от плана драматической реальности к плану структурного синтаксиса, то действие, актеры и обстоятельства становятся соответственно глаголом, актантами и сирконстантами. Глагол выражает процесс <…>

Актанты – это живые существа или предметы, которые участвуют в процессе <…> Так, в предложении Alfred donne le livre à Charles «Альфред дает книгу Шарлю» (см. ст. 77), Charles и даже livre, хотя и не действуют сами, тем не менее являются актантами в той же степени, что и Alfred .

Alfred le livre à Charles

Сирконстанты выражают обстоятельства (времени, места, способа и пр.), в которых развертывается процесс. <…> Сирконстанты – это всегда наречия (времени, места, способа и пр.) или их эквиваленты. И напротив, именно наречия, как правило, всегда берут на себя функцию сирконстантов.

Мы видели, что глагол является центром глагольного ядра и, следовательно, глагольного предложения. <…> Он, таким образом, выступает в качестве элемента, управляющего всем глагольным предложением.

В простом предложении центральным узлом не обязательно должен быть глагол. Но если уж в предложении имеется глагол, он всегда центр этого предложения. <…>

Что касается актантов и сирконстантов, то это элементы, непосредственно подчиненные глаголу. <…>

Субъект и предикат.

Традиционная грамматика, опираясь на логические принципы, стремится вскрыть в предложении логическое противопоставление субъекта и предиката: субъект – то, о чем сообщается нечто, предикат – то, что сообщается о субъекте <…>

Что касается чисто лингвистических наблюдений над фактами языка, то они позволяют сделать заключение совершенно иного характера: ни в одном языке ни один чисто языковой факт не ведет к противопоставлению субъекта предикату.

Так, например, в латинском предложении Filius amat patrem «Сын любит отца» (см. ст. 80), слово amat является результатом агглютинации предикативного элемента ama- и субъектного элемента –t. Разрыв между субъектом и предикатом, таким образом, не обозначен разрывом в слове. Напротив, имеется разрыв между составными элементами субъекта filius …- t и предиката ama -… patrem .

Переплетение элементов субъекта и предиката плохо согласуется с положением о противопоставленности этих двух понятий, в то время как не возникает никаких сложностей, если принять гипотезу о центральном положении глагольного узла.

В состав предиката иногда входят элементы, природа и внутренняя структура которых полностью сопоставимы с характером и структурой элементов субъекта.

Возьмем, например, предложение Votre jeune ami connaît mon jeune cousin «Ваш молодой друг знает моего юного кузена» (см. Ст.81). Здесь элемент mon jeune cousin образует субстантивный узел, совершенно аналогичный узлу votre jeune ami, как о том свидетельствует идентичность их стемм <…>. Следовательно, нет никаких оснований помещать их на разных уровнях, что неизбежно, если допустить противопоставление субъекта и предиката.

votre jeune cousin

Это неудобство исчезает, если исходить из гипотезы глагольного узла как центрального в предложении и строить стеммы соответствующим образом. Параллелизм между двумя субстантивными узлами в данном случае восстанавливается (см. ст. 83).

votre jeune mon jeune

Противопоставление субъекта предикату мешает, таким образом, увидеть структурное равновесие в предложении, поскольку оно ведет к изоляции одного из актантов в качестве субъекта и к исключению других актантов, которые вместе с глаголом и всеми сирконстантами отнесены к предикату. Такой подход означает, что одному из членов предложения придается несоразмерная значимость, не оправданная ни одним строго лингвистическим фактом.

Противопоставление субъекта предикату скрывает, в частности, способность актантов взаимозаменяться, которая лежит в основе залоговых преобразований.

Так, активное латинское предложение Filius amat patrem «Сын любит отца» путем простой взаимозамены актантов превращается в пассивное Pater amatur a filio «Отец любим сыном»: первым актантом становится pater вместо filius, вторым – а filio вместо patrem, причем каждый остается на своем уровне (см. ст. 85 и 86).

filius patrem pater a filio

Стемма 85 Стемма 86

Напротив, противопоставление субъекта предикату приводит к диссимметрии, так как каждый актант изменяет свой уровень в зависимости от того, является ли он субъектом или нет (см. ст. 87 и 88).

filius amat pater amatur

Стемма 87 Стемма 88

Скрывая залоговый механизм, противопоставление субъекта предикату одновременно затушевывает всю теорию актантов и валентности глаголов.

Кроме того, оно лишает возможности выявить факты юнкции и трансляции, которые при подходе к глагольному узлу как к центральному так легко объяснимы. <…>

Актанты.

Мы видели, что актанты – это лица или предметы, а той или иной степени участвующие в процессе. С другой стороны, мы также видели, что актанты, как правило, выражены существительными <…> и что они непосредственно подчинены глаголу. <…> Актанты различаются по своей природе, которая в свою очередь связана с их числом в глагольном узле. Вопрос о количестве актантов, таким образом, является определяющим во всей структуре глагольного узла.

Глаголы обладают разным числом актантов. Более того, один и тот же глагол не всегда имеет одно и то же число актантов. Существуют глаголы без актантов, глаголы с одним, с двумя или тремя актантами.

Глаголы без актантов выражают процесс, который развертывается сам по себе, и в котором нет участников. Это относится в первую очередь к глаголам, обозначающим атмосферные явления. Так, в латинском предложении Pluit «Идет дождь» глагол pluit описывает действие (дождь) без актантов. Стемма в подобном случае сводится к простому ядру, <…> поскольку из-за отсутствия актантов в ней и не могут быть отражены связи между этими последними и глаголом. <…>

Опровержением сказанного выше не могут служить французские предложения типа Il pleut «Идет дождь», Il neige «Идет снег», где il вроде бы выступает актантом, ибо il в действительности является всего лишь показателем 3-го лица глагола и не выражает ни лица, ни предмета, которые каким-нибудь способом могут участвовать в этом атмосферном явлении. Il pleut образует ядро, и стемма здесь идентична предыдущей. <…> Данный факт традиционная грамматика признала, назвав il в этом случае псевдосубъектом. <…>

Возвращаясь к нашему сравнению предложения с маленькой драмой, <…> мы бы сказали, что в случае с безактантным глаголом поднявшийся занавес открывает сцену, на которой идет дождь или снег, но нет актеров.

Глаголы с одним актантом выражают действие, в котором участвует только одно лицо или предмет. Так, в предложении Alfred tombe «Альфред падает» (см. ст. 91) Альфред – единственный участник действия падения, и, для осуществления этого действия осуществилось, нет необходимости, чтобы кто-то, кроме Альфреда, участвовал в нем.

В соответствии с данным выше определением можно было бы подумать, что в предложении типа Alfred et Antoine tombent «Альфред и Антуан падают» глагол tomber включает два актанта (см. ст. 92). Ничуть не бывало. Это один и тот же актант, повторенный два раза. Это одна и та же роль, исполненная разными лицами. Иначе говоря, Alfred et Antoine tombent = Alfred tombe + Antoine tombe (см. Ст. 93). Мы имеем здесь простое раздвоение. А явление раздвоения не учитывается при определении числа актантов.

tombe tombe tombe tombe

Alfred et Antoine Alfred Antoine Alfred et Antoine

Стемма92 Стемма 93

Глаголы с двумя актантами выражают процесс, в котором участвуют два лица или предмета (разумеется не дублируя друг друга). Так, в предложении Alfred frappe Bernard «Альфред бьет Бернара» имеется два актанта: 1 – Alfred, который наносит удары, и 2 – Bernard, который их получает. Действие с двумя актантами не могло бы осуществиться, если бы оба актанта, каждый со своей стороны, не приняли в нем участия.

Глаголы с тремя актантами выражают действие, в котором участвуют три лица или предмета (естественно, не дублируя друг друга). Так, в предложении Alfred donne le livre à Charles «Альфред дает книгу Шарлю» имеется три актанта: 1 – Alfred, который дает книгу, 2 – le livre «книга», которая дается Шарлю, и 3 – Charles, тот, кто получает книгу. Действие с тремя актантами не могло бы осуществиться, если бы все три актанта, каждый в своей роли, не приняли в нем участия.

В случае глаголов с тремя актантами первый и третий актанты, как правило, лица (Альфред, Шарль), второй – предмет (книга).

Введение вспомогательного глагола (в формах наклонения или времени) ничего не меняет в организации актантовой структуры: актантная структура предложения Alfred peut donner le livre à Charles «Альфред может дать книгу Шарлю» (см. ст. 94) ничем не отличается от структуры предложения Alfred donne le livre à Charles (см. ст. 77)

le livre à Charle

Виды актантов.

1. Разные актанты выполняют разные функции по отношению к глаголу, которому подчиняются. <…> С семантической точки зрения первый актант – тот, который осуществляет действие. Поэтому первый актант в традиционной грамматике называется субъектом, этот термин мы и оставим. <…> С семантической точки зрения второй актант – тот, который испытывает действие. Второй актант издавна назывался прямым дополнением, позднее – дополнением объекта. Мы будем называть его просто объектом.

Следует отметить, что если семантически между субъектом и объектом имеет место противопоставление, то структурно между первым и вторым актантами существует не противопоставление, а простое различие.

Действительно, со структурной точки зрения независимо от того, чтó перед нами, первый или второй актант, подчиненный элемент всегда является дополнением, так или иначе дополняющим подчиняющее слово, <…> причем в любом случае существительное, будь то субъект или объект, управляет всеми подчиненными элементами, объединенными в узел, центром которого оно выступает.

Исходя из этой точки зрения и используя традиционные термины, без колебаний можно утверждать, что субъект – это такое же дополнение, как и все другие. Хотя на первый взгляд такое утверждение и кажется парадоксальным, оно легко доказуемо, если уточнить, что речь идет не о семантической, а о структурной точке зрения.

Так, в предложении Alfred frappe Bernard «Альфред бьет Бернара» <…> Bernard структурно представляет собой второй актант, семантически же – объект глагола frappe .

Определяя второй актант, мы все время обращались к наиболее распространенным фактам, а именно к активной диатезе. <…> Обратимся теперь к пассивной диатезе, когда действие рассматривается с противоположной стороны. <…> В то время как второй актант глагола в активной диатезе испытывает действие, <…> второй актант глагола в пассивной диатезе это действие осуществляет: Bernard est frapp è par Alfred «Бернар избивается Альфредом».

Таким образом, со структурной точки зрения мы будем различать второй актант актива, за которым мы сохраним название просто второго актанта и второй актант пассива.

С семантической точки зрения второй актант пассива в традиционной грамматике принято называть дополнением пассива, или агентивным дополнением. Мы будем называть его контрсубъект, <…> поскольку он противостоит субъекту, как пассив противостоит активу.

Третий актант – с семантической точки зрения – это актант, в чью пользу или в ущерб которому совершается действие. Поэтому третий актант в традиционной грамматике когда-то назывался косвенным дополнением, или атрибутивным.

На третий актант присутствие других актантов, так же как переход от актива к пассиву, не оказывает влияния. Как в активной, так и в пассивной диатезе он остается третьим актантом: Alfred donne le livre à Charles «Альфред дает книгу Шарлю», как и Le livre est donn é par Alfred à Charles «Книга дана Альфредом Шарлю». <…>

Валентность и залог

Мы уже знаем <…>, что существуют глаголы, не имеющие ни одного актанта, глаголы с одним актантом, глаголы с двумя актантами и глаголы с тремя актантами.

Подобно тому, как существуют различные типы актантов: первый актант, второй актант и третий актант <…>, так и свойства глаголов, управляющих этими актантами, различаются в зависимости от того, управляют ли они одним, двумя или тремя актантами. Ведь совершенно очевидно, что субъект не может одинаковым образом воспринимать глагол, способный управлять одним актантом, глагол, способный управлять двумя или тремя актантами, и глагол, лишенный возможности иметь какой-либо актант вообще.

Таким образом, глагол можно представить себе в виде своеобразного атома с крючками, который может притягивать к себе большее или меньшее число актантов в зависимости от большего или меньшего количества крючков, которыми он обладает, чтобы удержать эти актанты при себе. Число таких крючков, имеющихся у глагола, и, следовательно, число актантов, которыми он способен управлять, и составляет сущность того, что мы будем называть валентностью глагола.

Способ представления говорящим глагола с точки зрения его валентности по отношению к возможным актантам является тем, что в грамматике именуется залогом. Следовательно, залоговые свойства глагола зависят главным образом от числа актантов, которые он может иметь.

Необходимо отметить, что вовсе не обязательно, чтобы все валентности какого-либо глагола были заняты соответствующими актантами, чтобы они были всегда, если можно так выразиться, насыщены. Некоторые валентности могут оказаться незанятыми, или свободными. Например, двухвалентный глагол chanter «петь» может быть употреблен без второго актанта. Можно сказать Alfred chante «Альфред поет», ср. Alfred chante une chanson «Альфред поет песню».<…>

Безвалентные глаголы

Глаголы, не могущие иметь актантов, или безвалентные глаголы, то есть глаголы, лишенные всякой валентности, известны в традиционной грамматике под названием безличных. Однако последний термин был признан неудачным, поскольку так называемые безличные глаголы употребительны как в личных наклонениях <…>, так и в безличных (в форме инфинитива или причастия например, pleuvoir «дождить»).

Отсутствие актантов у безвалентных глаголов легко объяснимо, если учесть, что они обозначают события, которые происходят без участия каких бы то ни было актантов. Предложение Il neige «Идет снег» обозначает только процесс, происходящий в природе, причем мы не можем представить себе существование актанта, который являлся бы первопричиной этого процесса.

Одновалентные глаголы.

Глаголы с одним актантом, иначе одновалентные глаголы, в традиционной грамматике известны под <…> названием непереходных глаголов. Например, непереходными являются глаголы sommeiller «дремать», voyager «путешествовать», jaillir «хлынуть».

Действительно, можно сказать, Alfred dort «Альфред спит» или Alfred tombe «Альфред падает», но нельзя сказать или, скорее, нельзя вообразить себе, что этот процесс затрагивает еще один какой-то актант, кроме Альфреда. Невозможно дремать, путешествовать или хлынуть кого-либо или что-либо.

Одноактантные глаголы часто оказываются галголами состояния <…>, но одноактантными могут быть также глаголы действия. <…> В случае одноактантных глаголов подчас бывает очень трудно определить, является ли их единственный актант первым или вторым актантом. <…>

Большие затруднения для анализа представляют также глаголы, обозначающие метеорологические явления, когда они употребляются как одноактантные. Выражение Il pleut des hallebardes «Дождь льет как из ведра» (букв. «льет алебарды») анализируется иногда как Des hallebardes pleuvent букв. «Алебарды падают дождем». Но алебарды следует скорее понимать как объект дождя, а не субъект, который в свою очередь предстает скорее в образе греческого бога, низвергаюшего потоки дождя. Кроме того, форма множественного числа hallebardes не может рассматриваться с грамматической точки зрения как субъект глагола pleut, который сохраняет форму единственного числа. Отсюда напрашивается вывод, что единственный актант des hallebardes является вторым актантом, а не первым. <…>

Весьма вероятно также существование глаголов с одним-единственным актантом, который является третьим актантом. В частности, подобные глаголы обнаруживаются в выражениях типа нем. es ist mir warm «мне тепло»; здесь актант, выраженный дативом, представляет собой лицо, которому приписывается ощущение тепла, выраженное глаголом.

Переходные глаголы.

Двухактантные глаголы в традиционной грамматике называются переходными глаголами, поскольку в таком предложении, как Alfred frappe Bernard «Альфред бьет Бернара», действие переходит от Альфреда на Бернара.

В традиционной грамматике с полным основанием выделяются четыре разновидности переходного залога, нечто вроде подзалогов, которые мы будем называть диатезами, позаимствовав этот термин у греческих грамматиков (διάθεσις).

В самом деле, если действие подразумевает наличие двух актантов, мы можем рассматривать его по-разному, в зависимости от направления, в котором оно осуществляется, или, если прибегнуть к традиционному термину, в зависимости от направления, в котором оно переходит от одного актанта к другому.

Возьмем, к примеру переходный глагол frapper «ударять» и два актанта: A (Alfred) который наносит удар, и B (Bernard), который его получает, и составим следующее предложение: Alfred frappe Bernard «Альфред ударяет Бернара». В этом случае можно сказать, что глагол frapper «ударять» употреблен в активной диатезе, поскольку действие «нанесение удара» совершается первым актантом, который, таким образом, является активным участником действия.

Но ту же мысль можно выразить предложением Bernadr est frapp é par Alfred букв. «Бернар ударяется Альфредом». В таком случае глагол frapper «ударять» находится в пассивной диатезе, поскольку первый актант лишь испытывает действие, его участие в действии оказывается совершенно пассивным. Актив и пассив являются основными диатезами переходного залога, однако это не единственные диатезы, поскольку их можно комбинировать.

Например, может получиться так, что одно и то же лицо (или вещь) наносит удары и получает их. Оно одновременно является и активным и пассивным, иными словами, и первым и вторым актантом. Такой случай представляет собой фраза Alfred se tue «Альфред убивает себя». Здесь глагол в возвратной диатезе, потому что действие, исходя от Альфреда, к нему же и возвращается, словно отраженное зеркалом. Подобным же образом можно сказать Alfred se mire или Alfred se regarde dans un miroir «Альфред смотрится в зеркало».

Наконец бывают случаи, когда два действия оказываются параллельными, но противоположно направленными, каждый из двух актантов играет активную роль в одном действии и одновременно пассивную роль – в другом. Подобный случай представлен в предложении Alfred et Bernard s "entretuent «Альфред и Бернар убивают друг друга». Здесь глагол во взаимной диатезе, потому что действие является взаимным.

Четыре диатезы переходного залога можно обобщить с помощью следующей схемы:

Активная диатеза (актив)

Пассивная диатеза (пассив)

Возвратная диатеза (рефлексив)

Взаимная диатеза (реципрок). <…>

Вариативность числа актантов.

Часто можно наблюдать, что смысл двух глаголов различается лишь тем, какое число актантов он предполагает. Так, глагол renverser «повалить», «опрокинуться» отличается от глагола tomber «упасть» наличием дополнительного актанта. Действительно, если взять предложение Afred tombe «Альфред падает», то падение, которое совершает Альфред, целиком содержится также в значении предложения Bernard renverse Alfred «Бернар валит Альфреда». Различие между двумя предложениями заключается только в числе актантов, поскольку у глагола tomber всего лишь один актант – Alfred, в то время как у глагола renverser их два: Bernard и Alfred .

Регулярное семантическое соответствие, встречающееся у глаголов, различающихся только числом актантов, обуславливает существование во многих языках некоторого механизма, который обеспечивает изменение числа актантов с помощью особого морфологического маркера. Этот маркер, присущий в неизменном виде большому числу глаголов, позволяет установить стройную систему грамматикализованных связей между глаголами с одним и тем же смыслом, но с различной валентностью.

Подобный маркер очень полезен в языке, потому что он позволяет при совершении определенного рода операции коррекции употреблять глаголы с заданной валентностью с большим или меньшим на одну единицу числом актантов. Так, оказывается возможным двухактантный глагол возвести в «ранг» трехактантного или, наоборот, свести к одноактантному.

Операция, которая заключается в увеличении на одну единицу числа актантов, составляет сущность того, что называется каузативной диатезой. <…> Обратная операция, которая заключается в уменьшении на одну единицу числа актантов, составляет сущность того, что мы будем называть рецессивной диатезой.

Каузативная диатеза. Дополнительный актант.

Если число актантов увеличить на одну единицу, то новый глагол будет каузативным по отношению к исходному. Так, можно утверждать, что глагол renverser «опрокинуть» по своему смыслу является каузативом от глагола tomber «упасть», а глагол monter «показать» – каузативом от глагола voir «видеть».

Можно констатировать, что в таком случае новый актант не является непосредственным агенсом процесса, хотя он всегда оказывает опосредованное, но часто более эффективное, более реальное воздействие на процесс, являясь его инициатором.

Аналитический маркер новой валентности.

Наличие новой валентности может маркироваться как аналитическим способом (использование вспомогательного глагола каузатива), так и синтетическим способом (использование особой формы глагола) или может вовсе не маркироваться морфологическими средствами. <…>

Рецессивная диатеза и маркер рефлексивности.

В противоположность каузативной диатезе в рецессивной диатезе число актантов уменьшается на единицу. <…> Маркер рецессивной диатезы во французском, как и во многих других языках, идентичен маркеру возвратной диатезы.

Употребление рефлексива в функции рецессива легко объяснимо. Поскольку рецессив не имеет синтетической или какой-либо иной специализированной формы, язык, естественно, прибегает к такой форме, благодаря которой двухактантные глаголы более всего сближаются с одноактантными. Очевидно, такой формой является форма возвратной диатезы; хотя глагол в ней имеет два актанта, тем не менее эти два актанта соотносятся с одним и тем же лицом, или, лучше сказать, одно и то же лицо одновременно играет роль первого и второго актанта. Отсюда ясно, что от представления о двух актантах, соотносящихся с одним и тем же лицом, легко можно сделать переход к представлению об одном-единственном актанте. <…>

Усложнение простого предложения.

В первой части книги мы описали схему простого предложения, которую всегда можно получить, исключив усложняющие ее элементы; теперь нам необходимо изучить сами эти усложняющие элементы. Они сводятся к двум явлениям совершенно различного порядка: юнкции и трансляции. Синтаксическая связь, юнкция и трансляция являются, таким образом, тремя главными категориями, между которыми распределяются все факты структурного синтаксиса.

Юнкция представляет собой соединение ряда однородных узлов, в результате чего предложение обогащается новыми элементами, становится более развернутым и, следовательно, увеличивается его длина.

Трансляция же заключается в превращении одних конститутивных элементов предложения в другие, при этом предложение не становится более развернутым, однако его структура делается более разнообразной. Как и в случае юнкции, длина предложения увеличивается, но в результате действия совершенно иных механизмов. Слова, которыми маркируется юнкция, мы будем называть юнктивами, а слова, которыми маркируется трансляция – транслятивами.

Юнктивы и транслятивы не являются частью структуры предложения и не принадлежат ни к одной из четырех основных категорий слов. Это пустые слова, то есть слова, имеющие только грамматическую функцию. Юнктивы и транслятивы представляют собой два больших класса, между которыми распределяются все слова с грамматической функцией. <…>

В традиционной грамматике юнктивы и транслятивы часто смешиваются под общим, весьма расплывчатым наименованием союзов (сочинительные и подчинительные союзы); ни подлинная природа этих слов, ни характерные особенности каждого из них не были поняты как следует. <…>

Юнкция есть явление количественное; ее можно сравнить с действиями сложения и умножения в арифметике. Изменения, к которым приводит юнкция в простом предложении, сравнительно немногочисленны; в результате развертывания значительно увеличиваются размеры предложения, однако юнкция не позволяет развертывать его до бесконечности.

Напротив, трансляция есть явление качественное. Ее результаты несравненно более разнообразны, она позволяет увеличивать размеры простого предложения до бесконечности и не накладывает никаких ограничений на его развертывание.

Раздвоение и юнкция.

Юнкция осуществляется между двумя однородными узлами, какова бы ни была их природа. Юнкция может наблюдаться между двумя актантами (Les hommes craignent la mis è re et la mort «Люди боятся нищеты и смерти»), между двумя сирконстантами (Alfred travaille vite et bien «Альфред работает быстро и хорошо»), между двумя глагольными узлами (Passe - moi la rhubarbe et je te passerai le s é n é «Уступи мне, тогда и я тебе уступлю» букв. «Дай мне ревень, а я дам тебе александрийский лист») или между двумя адъективными узлами (… un saint homme de chat, bien fourr é, gros et gras (La Fontaine. Fables, VII, 16) букв. «благочестивый кот, пушистый, большой и жирный»). <…>

В третьей части Теньер говорит о трансляции.

Теория трансляции.

Трансляция, как и юнкция, <…> относится к явлениям, которые вносят усложнения в простое предложение. Возьмем, например, французское сочетание le livre de Pierre «книга Петра». Традиционная грамматика изучает его структуру в разделе, посвященном синтаксису предлогов, поскольку отношение принадлежности между словами Pierre и livre выражено предлогом de. Взяв соответствующее латинское выражение liber Petri, мы увидим, что латинская грамматика описывает его в разделе, посвященном синтаксису падежей, поскольку P etri стоит в генетиве. Наконец, структура английского сочетания Peter "s book обсуждается в связи с саксонским генетивом на s. Таким образом, изучение этого оборота входит в компетенцию трех различных разделов грамматики в зависимости от того, о каком языке идет речь – о латинском, французском или английском.

Между тем, во всех трех случаях мы имеем дело с одним и тем же синтаксическим отношением. <…> Синтаксис должен стремиться к тому, чтобы, точно установить природу этого явления, сосредоточить его изучение в одном месте, а не распылять его по трем разным главам морфологии. <…>

Сближение тех явлений, которые под многообразием морфологических обличий скрывают тождество синтаксической природы, облегчило бы создание общего синтаксиса. Такое сближение позволило бы поставить эти явления на подлинно синтаксическую основу, а не возводить их неправомерно к морфологии, которая лишь мешает их правильному пониманию и классификации. <…>

Чтобы лучше понять эту программу, начнем с анализа интересующего нас французского оборота. Рассмотрим выражение le livre de Pierre «книга Петра». Грамматисты обычно описывают его (или думают, что описывают) следующим образом. Предлагается считать, что предлог de обозначает здесь отношение обладания между книгой и Петром, или, наче говоря, отношение принадлежности между обладаемым объектом (книга) и обладателем (Петр). В таком описании есть доля истины, поскольку, действительно, когда мы говорим о собаке, принадлежащей своему хозяину, мы употребляем оборот le chien du ma î tre «собака хозяина».

Однако мы быстро убедимся в том, что это объяснение слишком поверхностно, как только дадим себе труд изменить направление синтаксической связи в этом выражении: сочетание le ma î tre du chien «хозяин собаки» никоим образом не означает, что хозяин принадлежит собаке. Очевидно, мы попытались втиснуть данное явление в слишком узкие рамки, из которых синтаксическая реальность не замедлила вырваться. <…>

Этому предлогу упорно пытаются придать определенное семантическое значение, в то время как в действительности он обладает лишь структурным значением, и притом гораздо более общего характера. В самом деле, можно утверждать, что во всех приведенных примерах <…> элемент, вводимый предлогом de, подчинен управляющему существительному (или субстантивированному прилагательному).

Как мы знаем, наиболее обычным зависимым от существительного элементом предложения является определение, а в функции определения чаще всего выступает прилагательное.

Следует признать, что сочетания de Pierre <…> и т. п., зависящие от существительного, выступают в функции прилагательного. Несмотря на то, что в строгом смысле слова они прилагательными не являются, синтаксически они ведут себя именно как таковые.

С другой стороны, для понимания природы предлога de важно обратить внимание на то, что вслед за ним в обсуждаемых примерах следует существительное. Если слово Pierre является существительным, а группа de Pierre выполняет функцию прилагательного, то это означает, что предлог de изменил синтаксическую природу слова, к которому он присоединен. Существительное он синтаксическим путем превратил в прилагательное.

Именно это изменение синтаксической природы мы называем трасляцией.

Механизм трансляции.

Сущность трансляции состоит в том, что она переводит полнозначные слова из одной категории в другую, то есть превращает один класс слов в другой.

В сочетании le livre de Pierre «книга Петра» существительное Pierre приобретает функцию определения, точно такую же, которая свойственна прилагательному в сочетании le livre rouge «красная книга». Хотя морфологически слово Pierre не является прилагательным, оно приобретает синтаксические свойства последнего, то есть адъективную функцию. <…>

Таким образом, благодаря тому, что выражение de Pierre <…> подверглось трансляции в прилагательное, существительное Pierre приобрело способность играть роль определения к другому существительному – так, как если бы оно само превратилось в прилагательное. Это существительное ведет себя уже не как актант, а как определение.

Однако это структурное свойство не является отличительной чертой трансляции. Оно всего лишь ее следствие, хотя и непосредственное, поскольку трансляция имеет категориальную, а не структурную природу.

Таким образом, следует строго различать две операции. Первая – это изменение категории, которое составляет сущность трансляции. Она вызывает вторую операцию, которая состоит в изменении функции. А это, в свою очередь, обусловливает все структурные потенции слова.

Трансляция служит необходимой предпосылкой определенных структурных связей, но не является непосредственной причиной, вызывающей эти связи. Структурная связь – это базовый элемент, лежащий в основе структуры простого предложения. Она устанавливается автоматически между определенными категориями слов и никак не маркируется. <…>

Чтобы правильно понять природу трансляции, важно не упускать из виду того, что это явление синтаксическое и, следовательно, не умещается в тех морфологических рамках, в которых мы, к сожалению, привыкли вести синтаксические рассуждения. <…>

Роль и значение трансляции.

Роль и польза трансляции состоит в том, что она компенсирует категориальные различия. Она дает возможность правильно построить любое предложение, благодаря тому, что позволяет любой класс слов преобразовать в любой другой. <…>

Таким образом, трансляция представляет собой явление, позволяющее реализовать любую структуру предложения, пользуясь базовыми категориями, то есть основными классами слов. <…>

Отсюда видно, какое значение имеет феномен трансляции, которая щедро рассыпана в нашей речи и уже в силу этого предстает как одно из самых существенных свойств человеческого языка. <…> (Теньер 1988: 7-605)

Выводы по главе 2

Синтаксис рассматривался ученым как особый уровень описания языковой системы, промежуточный между поверхностным линейным порядком элементов и семантическим уровнем. Как главное понятие синтаксиса Теньер выделял синтаксическую связь, определяющую зависимость одного слова от другого; в связи с этим им была сформулирована нетрадиционная для времени написания книги, но впоследствии ставшая почти общепринятой в самых различных синтаксических теориях концепция сказуемого как центра предложения, от которого зависит в том числе и подлежащее. «Глагольный узел», согласно Теньеру, состоит из сказуемого («глагола»), обязательных зависимых членов – актантов и необязательных зависимых членов – сирконстантов. Разные глаголы способны присоединять разное число актантов; способность глагола присоединять к себе актанты именуется (по аналогии с химической терминологией) валентностью. Для описания синтаксиса Теньером был предложен специальный метаязык, получивший название дерева зависимостей. В книге Теньера предлагается также некоторый вариант синтаксической типологии, основанный на закономерностях порядка слов в языках. Как практик преподавания иностранных языков Теньер настаивал на важности обучения студентов приемам синтаксического анализа, в чем резко расходился с коммуникативным подходом.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Термин «синтаксис» применяется прежде всего для обозначения синтаксического строя языка, который вместе с морфологическим строем составляет грамматику языка.

Если морфология изучает слова в совокупности всех возможных форм, то синтаксис изучает функционирование отдельной формы слова в различных синтаксических объединениях. Минимальной единицей общения является предложение. Однако синтаксические свойства слов проявляются не только в предложении, строение которого всецело подчинено задачам коммуникации. Синтаксические свойства слов обнаруживаются и на более низком уровне языковой системы – в словосочетаниях, представляющих собой смысловое и грамматическое объединение слов. Следовательно, синтаксис изучает предложение – его строение, грамматические свойства и типы, а также словосочетание – минимальное грамматически связанное объединение слов.

Синтаксическая структура русского языка обогащается и совершенствуется. В результате постоянного взаимодействия отдельных элементов в общей синтаксической системе языка появляются параллельные синтаксические конструкции для выражения одного и того же содержания. Структурная вариативность приводит, в свою очередь, к стилистической дифференцированности.

Изучение синтаксических единиц и их стилистических свойств создает возможность целенаправленного отбора выразительных средств языка, сознательного их использования в разных речевых контекстах. Выбор синтаксических единиц, соответствующих конкретным целям речевого общения, всегда связан с поиском оптимального варианта. Причем этот оптимальный вариант должен удовлетворять требованиям не только нужного смысла, но и нужного эмоционального звучания. И эта чисто эмоциональная сторона высказывания очень часто создается средствами синтаксиса. В частности, конструкции экспрессивного синтаксиса обладают не только информационной функцией, но и функцией воздействия. Отсюда ясно, какое огромное значение имеет целенаправленное изучение синтаксической системы языка.

В своей работе мы рассмотрели историю синтаксических исследований, роль и особенности теории членов предложения. Также показали заслуги Л. Теньера в области языкознания и проанализировали его работу «Основы структурного синтаксиса».

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. // Логико-семантические проблемы. - М., 1976.

2. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов - М., 1966.

3. Ахманова О.С. Современные синтаксические теории. - М., 1963

4. Богданов В.В. Семантико-синтаксическая организация предложения. - Л., 1977.

5. Васильев Л.М. Современная лингвистическая семантика. - М., 1990.

6. Гак В.Г. К проблеме синтаксической семантики. // Инвариантные синтаксические значения и структура предложения. - М., 1969.

7. Звегинцев В.А. Предложение и его отношение к языку и речи. - М., 1976.

8. Кибрик А.Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания. - М., 1992.

9. Касевич В.Б. Семантика. Синтаксис. Морфология. - М., 1988.

10. Мещанинов И.И. Структура предложения. - М., 1963.

11. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. - М., 1956.

12. Попова З.Д. Структурная схема простого предложения и позиционная схема как разные уровни синтаксического анализа // Словарь. Грамматика. Текст. - М., 1996.

13. Сизова И.А. Что такое синтаксис? – М., 1981.

14. Современный русский язык: Синтаксис: Учебник / Под. ред. Н.С. Валгиной. – М., 2003.

15. Теньер Л. Основы структурного синтаксиса. - М., 1988.

Современный период в развитии отечественного языкознания характеризуется бурным расцветом лингвистических теорий вообще и синтаксических в частности. Многие актуальные вопросы синтаксиса рассматривались и ранее, но в отличие от традиционного языкознания для современного периода характерен процесс интеграции и дифференциации, отличающий развитие всей науки в современную эпоху.

Одним из достижений современного синтаксиса является выявление и разграничение аспектов изучения синтаксических единиц и прежде всего предложения. Одни аспекты связаны с семантикой предложений, другие - с их структурой (строением). Трудно установить систему аспектов (их иерархию), но несомненно, что основными аспектами являются структурный и семантический, отражающие строение и значение синтаксических единиц. Причем наиболее доступными для наблюдений оказываются структурные свойства синтаксических единиц, в то время как семантические (смысловые) свойства, находящие выражение в средствах построения синтаксических единиц, являются глубинными. В современных синтаксических теориях эти аспекты послужили основой для формирования направлений, в которых рассматривается избирательно какая-либо одна сторона (иногда две и более) синтаксических единиц. Большое количество аспектов привело к тому, что современный период развития синтаксической теории характеризуется невиданным ранее обилием систем и концепций.

В работах представителей различных направлений нет еще установившейся системы терминов: один и тот же термин может обозначать разные понятия и, наоборот, одно и то же понятие нередко обозначается разными терминами. Поэтому в некоторых случаях будем указывать разные термины как синонимичные, хотя нередко за разными обозначениями явлений скрываются и различия в трактовке их.

Выделенные аспекты не исчерпывают всего многообразия существующих подходов к изучению синтаксических единиц. Возможно и выявление новых аспектов, которые позволят с новых позиций дать анализ каких-то свойств единиц синтаксиса.

Логический аспект изучения синтаксиса.

Логический аспект изучения синтаксических единиц связан с лучшими традициями русской лингвистики, так как в логическом плане классики отечественного языкознания рассматривали проблему соотношения языка, мышления и бытия.

В советском языкознании эта проблема стала одним из объектов исследования и описания специального раздела науки о языке - общего языкознания, в сферу которого вливается логико-грамматический аспект (и как его вариации - психолингвистические концепции А. Д. Потебни, А. А. Шахматова и др.).

В работах по общему языкознанию язык рассматривается как средство формирования, выражения и сообщения мысли. Однако в современных синтаксических теориях основные положения общего языкознания учитываются не всегда последовательно и в достаточной мере полно. Так, многие лингвисты основной функцией языка считают коммуникативную функцию, забывая при этом, что язык способен быть средством общения только потому, что с его помощью осуществляется мышление.

Наиболее существенной чертой предложения является его способность формировать и выражать мысль. Философы и лингвисты, разделяющие это положение, различают три вида мысли: «мысль-сообщение», «мысль-вопрос», «мысль-побуждение». Различия этих видов мысли обусловливают особые структурные и семантические свойства предложений, выделяемых обычно только по цели высказывания: повествовательных, вопросительных и побудительных.

История развития отечественного языкознания показывает, что философы и лингвисты настойчиво искали и ищут те формы мысли, которые лежат в основе предложения; исследуют структуру (строение) мысли, определяющей синтаксическую членимость предложения. Мысль, выражаемая в предложении, у лингвистов XIX и XX вв. получает разные толкования и названия: у Ф. И. Буслаева - суждение, у А. А. Потебни - апперцепция, у А. А. Шахматова - психологическая коммуникация и т. д.

Очень важно отметить, что большая часть ученых отмечает двучленный характер мысли, выражаемой в любом предложении, так как всегда есть то, о чем говорится (предмет мысли - речи), и то, что говорится, хотя не всегда предмет мысли (речи) получает словесное выражение (особенно в устной речи), да и сама мысль не всегда достаточно четко членится на два компонента.

В современной грамматической литературе широко используются термины логики: субъект, предикат и др. причем эти термины в лингвистике не однозначны. В логике субъект и предикат - компоненты структуры мысли. Схема логического суждения Б - Р, где Б - субъект суждения, то, в отношении чего нечто утверждается или отрицается. Именно в субъекте суждения чаще всего и находит словесное выражение предмет мысли (речи), признак которого выражается в предикате.

В лингвистической литературе слово «субъект» используется и не в строгом терминологическом значении, а как синоним следующих слов и словосочетаний: «деятель», «производитель действия», «лицо», «говорящий», «предмет мысли», «носитель признака» и т. п.

Иногда логический термин «предикат» употребляется как синоним термина «сказуемое». С логическим термином «предикат» связано синтаксическое понятие «предикативность», которое является основным свойством предложения, и т. д.

Логический аспект изучения предложения важен не сам по себе, а прежде всего потому, что мысли «отливаются» в те или иные структурные схемы предложения, степень членимости мысли определяет степень синтаксической членимости предложения, является основой для выделения структурно-семантических типов простого предложения: двусоставных, односоставных и нечленимых.

Структурный аспект изучения синтаксиса.

Внимание к структуре синтаксических единиц привело к появлению ряда направлений в современной лингвистике: конструктивный синтаксис, структурный синтаксис, статичный синтаксис, пассивный синтаксис и т. п. Специфику этих вариаций составляет внимание к строению синтаксических единиц, к выделению их структурных схем. Структурные схемы - это те типичные образцы (стереотипы), по которым строятся в речи единицы разных уровней синтаксической системы.

По схеме (модели) словосочетания «прил. + сущ.» могут быть образованы словосочетания: космический корабль, горная болезнь, X X дождливый день и т. д., по схеме «сущ. + в + сущ. в вин. п.» - полет в космос, поездка в горы, вход в аудиторию и т. п. Структурная схема предложения рассматривается в конструктивном синтаксисе как «первая существенная черта предложения»

В структурные схемы простого предложения входят лишь те строевые элементы, которые отражают логическую структуру мысли, определяющей синтаксические позиции членов предложения. В результате в центре внимания оказались главные члены предложения: подлежащее и сказуемое, их строение, а второстепенные члены предложения, как в формально-грамматическом направлении, перешли из синтаксиса предложения в синтаксис словосочетания.

Одной из задач конструктивного синтаксиса является составление полного («конечного») списка структурных схем синтаксических единиц, хотя до сих пор в лингвистике нет единства по вопросу о составе структурных схем, о принципах выделения строевых элементов.

Различные мнения по вопросу о составе компонентов структурных схем можно свести к двум точкам зрения: 1) Структурная схема включает лишь предикативный минимум; 2) структурная схема включает семантико-структурный минимум. Первая точка зрения позволяет выявить более объективные компоненты структурной схемы, вторая - дает простор для более широкой трактовки понятия «компоненты структурной схемы».

Итак, в рамках структурного аспекта не были (да и не могли быть) найдены критерии определения компонентов структурных схем предложения. В конечном счете структурные схемы простого предложения были сведены к главным членам, а, как показывает «живой язык» - речь, главные члены предложения по своему объему не всегда совпадают с компонентами структурных схем. Например: У нее были большие синие глаза (Яковлев); История поэзии есть история постепенного совершенствования средстве поэзии (Брюсов); .Человек никогда не может итратить влечения улучшать свою жизньм (Чернышевский).

При таком выделении главных членов, совпадающих по объему с компонентами структурных схем, нет семантической полноты главных членов, хотя для выражения языковой семантики подчеркнутых слов достаточно. Нет информативной (речевой) полноты, выраженной лексическими средствами. В самом деле, коммуникаивнои целью этих предложении не являются сообщения: были глаза, история есть история, человек может. Главные члены требуют семантических конкретизаторов. В практике преподавания семантические конкретизаторы обычно учитываются при определении состава сказуемого, так как обычно сказуемое содержит «новое», поэтому в последнем предложении в состав сказуемого включается инфинитив утратить и отрицательная частица не.

Все более очевидным становится и тот факт, что некоторые второстепенные члены также могут входить в структурные схемы предложений (например, односоставных).

Анализ конкретных предложений показывает, что у второстепенных членов, не входящих в структурную схему, тоже может быть свой структурный стержень, дополняемый семантическими конкретизаторами. Например: - Простились... ступай! - вдруг сказал он.- Ступай! - закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета (Л. Толстой); Громадный порт, один из самых больших торговых портов мира, всегда бывал перетолненным

Таким образом, вопрос заключается в том, включать или не включать в состав структурных схем семантические конкретизаторы. Если включать, то список структурных схем резко увеличится и перестанет быть «конечным».

В работах большей части советских лингвистов структурное описание синтаксических единиц сопровождается указанием на их семантику и функциональные особенности (употребление в речи), отмечаются условия заполнения схем лексическим материалом.

Сравнительно небольшой период в развитии структурных направлений, представители которых резко отрицательно оценивали семантический аспект исследования синтаксических единиц и превозносили научную строгость структурных описаний, показал, что эта «строгость» была достигнута упрощением и схематизацией живого языка. Однако очевидно и то, что вычленение структурных схем сыграло и положительную роль, так как заставило более детально рассмотреть механизм построения высказываний, усилить внимание к средствам, обслуживающим грамматические значения синтаксических единиц и их компонентов.

Коммуникативный аспект изучения синтаксиса.

Наиболее существенным свойством предложения для представителей коммуникативного синтаксиса является способность предложения выступать в качестве средства общения (коммуникации). Коммуникативный аспект предложения проявляется в так называемом актуальном членении, при наличии которого в предложении выделяются «данное» (тема, основа высказывания) и «новое» (рема, пре-дицируемая часть) Особенно отчетливо «данное» и «новое» разграничиваются в вопросо-ответной форме диалога. Например: Где ты работал летом? - Летом я работал | на целине. Говорящий ставит вопрос, исходя из известного («данного») факта: он знает, что собеседник работал летом, но не знает где. Именно это и выясняется вопросом. В ответе «данное» - летом я работал, «новое» - на целине . То, что в предыдущем предложении было «новым», в последующем обычно становится «данным». Жизнь есть действование, а действование есть борьба (Белинский).

Актуальное членение обычно накладывается на структурно-семантическое, включающее логическое основание, дополняет его, не влияя на характер членов предложения, если члены предложения имеют морфологизованный характер. Так, в предложении Летом я работал на целине при любом вопросе - ответе (Когда ты работал на целине? Кто летом работал на целине? Что ты делал на целине?) разный характер актуального членения не изменяет квалификации членов предложения, так как они выражены типичными для них формами.

У нет коммуникативного задания предложения необходим при синтаксической квалификации неморфологизованных главных членов.

Проиллюстрируем это сравнением следующих конструкций: Леса - самое большое сокровище Сибири; Самое большое сокровище Сибири - леса. Структурная схема их одинакова: в ее состав входят два существительных, одинаков и лексический состав, одна-А ко информация, которую содержат эти предложения, различна. Членение первого предложения на составы подлежащего и сказуемого не вызывает сомнений. При разборе второго предложения, взятого вне контекста, возникают затруднения: какое из существительных выполняет роль подлежащего? Структура подсказывает: сокровище - подлежащее, леса - сказуемое, так как обычно первый компонент структурной схемы является в предложении подлежащим. Однако такой квалификации мешает логико-семантическое значение компонентов структурной схемы: слово леса является выразителем субъекта логического суждения, выражает частное, является носителем признака, а слово сокровище - предикат, общее, признак, квалификация. Действительно, по лексико-семантическому характеру существительных сокровище и леса на роль подлежащего больше подходит леса (в силу своего предметно-конкретного значения), на роль сказуемого - сокровище, так как оно является качественно-оценочным, однако инверсия подлежащего и сказуемого настораживает. Вне контекста неизвестно коммуникативное (актуальное) членение этого предложения и оно может быть разобрано двояко: Самое большое сокровище Сибири - леса и Самое большое сокровище Сибири - леса. Возможность двоякого разбора можно аргументировать использованием лексико-грамматиче-ских средств. Ср.: Самое большое сокровище Сибири - это леса; Самым большим сокровищем Сибири являются леса. Только в контексте такие предложения (без лексико-грамматических кон-кретизаторов) получают однозначную характеристику, так как контекст уточняет коммуникативное задание предложения: Многими природными богатствами славится Сибирь: золото, алмазы, всевозможные руды, нефть, энергия рек... Но, пожалуй, самое большое сокровище Сибири - леса (Куксов).

Коммуникативный аспект оказывает влияние и на решение вопроса: включать или не включать в состав главного члена в приведенном выше предложении слова самое большое и Сибири? Что включать: то и другое слово или какое-нибудь одно? В чем заключается основное сообщение? В данном предложении существительного сокровище достаточно для лексико-семантической характеристики предмета мысли (речи), а как быть с такими предложениями, как Искусство писать- это искусство сокращать (Чехов). Коммуникативный аспект подсказывает недостаточность выделенных слов для смыслового разграничения подлежащего и сказуемого. (Можно допустить оба варианта разбора, предпочтительнее отмеченный, основанный на структурном аспекте.)

Коммуникативный аспект в изучении предложения позволил решить вопрос о предложениях типа: 1. Это липы. 2. Это липой_ пахнет. 3. Это липа медом пахнет. Во втором и третьем предложениях это частично утратило свойства подлежащего, в нем усилилось значение средства связи частей текста, средства указания на объективную действительность. В коммуникативном аспекте это - первый компонент актуального членения («данное»), липой пахнет и липа медом пахнет - второй («новое») Наличие это ослабляет значение предикативности в односоставном и двусоставном предложениях, усиливает в них значение номинации (обозначения явления действительности). Таким образом, с точки зрения коммуникативного аспекта в таких предложениях два компонента - это и вторая часть (в первом предложении вторая часть является сказуемым, во втором и третьем - предложениями, которые могут быть далее разобраны по членам предложения).

Осознать особенности грамматического (синтаксического) строения и значения таких конструкций позволяет разграничение комму-никативого и структурного членения. Ср. также: Снаружи послышались чьи-то шаги и стоны: это несли раненых (Чаковский); - Это бьют наши пушки,- утверждал он.- Неужели не слышишь? Это мы бьем, мы! (Чаковский).

Анализ предложений такого строения показывает возможность включения в семантику предложения в целом наглядно-чувственных образов, функциональную близость в некоторых случаях слова и предложения. В первые годы увлечения актуальным членением была тенденция в каждом предложении искать «данное» и «новое». В настоящее время признается существование и нерасчлененных высказываний. Как правило, такие предложения содержат сообщение о су ществовании, наличии явлений действительности, например: Был сильный мороз. Трудно вычленить «данное» и «новое» и в предложениях, взятых вне контекста, например: Сочные листья радостно и спокойно шептались в вершинах (Л. Толстой).

Способы актуализации коммуникативного центра высказывания. Коммуникативный аспект исследования синтаксических единиц обогатил синтаксическую науку теоретическим осознанием способов актуализации (усиления, выделения) смыслового центра предложения.

Рассмотрим основные способы выделения коммуникативного центра высказывания:

1. Логическое (или «фразовое») ударение позволяет выделить информативный центр предложения при любом порядке слов. Например, в предложении Расцвели цветы в нашем саду смысловым центром могут быть разные члены предложения.

2. Важнейшим средством выделения коммуникативного центра предложения в устной и письменной речи является порядок слов.

Функции порядка слов в русском языке разнообразны. Из них наиболее существенными являются структурная (грамматическая), коммуникативная и стилистическая. На прямой (обычный) порядок слов часто не обращается внимания: он привычен, а между тем порядок слов способен быть средством выражения коммуникативной, стилистической и других функций лишь на фоне прямого порядка слов, выявленного в структурном аспекте. Члены предложения располагаются в определенной последовательности: Ветки живых дерев медленно, величаво зашевелились над (Толстой); Золотые искры cолнечного света вспыхивают и гаснут в полных каплях (Есенин). Подлежащее обычно предшествует сказуемому. Порядок второстепенных членов, как правило, связан с правилами расположения слов в словосочетаниях. Согласованное определение стоит перед определяемым словом, а несогласованное - после него. Перед сказуемым стоит обстоятельство образа действия, если после \ сказуемого есть другие члены предложения (но: Солнце садилось медленно,_нехотя (Фогель). Обстоятельства времени и места стоят в"начале предложения, если определяют содержание предложения в целом. Остальные члены предложения обычно постпозитивны. Изменение прямого порядка слов (инверсия) происходит в том случае, если говорящий (пишущий) хочет привлечь внимание к инверсированным словам, а также при построении более сложных синтаксических единиц, когда части по своему строению приспосабливаются друг к другу. Таким образом, встречающийся иногда термин «свободный порядок слов» по отношению к русскому языку является условным, мнимым. Инверсированный член выделяется как наиболее существенное, важное в сообщении, как коммуникативный центр предложения.

Актуализирующими позициями являются начало и конец предложения: в письменной речи - чаще конец предложения, в устной - начало. Например: А справа, глубоко внизу, мощно лилась Волга (Паустовский); Возненавидеть жизнь можно только вследствие апатии и лени... (Л. Толстой); Творческому воображению^ мы обязаны всеми величайшими произведениями искусства (Паустовский); Впервые я увидел те леса, что зовутся дремучими, заповедными и корабельными, только в юности (Паустовский); Арпшллеристов_ не видели из артполка? (Бондарев).

Инверсией может быть актуализирован (особенно в поэтической речи) не один член предложения, а несколько: Роняет лес багряный свой убор (Пушкин); В саду горит костер рябины красной... (Есенин); Людей неинтересных в мире нет (Евтушенко).

Желание усилить информативную значимость слов в поэтической речи обусловило появление так называемой ломаной структуры стихотворной строки у В. Маяковского и других поэтов:

громаду лет прорвет

как в наши дни

вошел водопровод,

сработанный

еще рабами Рима (Маяковский).

Ломаная структура стихотворной строки особенно наглядно показывает, что в одном предложении может быть не один коммуникативный центр. Несомненно, что одиночное слово более «зримо» и «весомо», чем когда оно находится в гуще других слов. Более весомы начальные и конечные слова в стихотворной строке.

3. Одним из актуализаторов коммуникативного центра высказывания является также лексический повтор. На фоне повторяющихся слов ярче звучат антонимы и слова других лексико-семантических групп слов. Например: Словом можно соединить людей, словом можно разъединить их; словом можно служить любви, словом же можно служить вражде и ненависти. Берегись такого слова, которое разъединяет людей или служит вражде и ненависти (Л. Толстой).

Психологически мотивирован повтор в следующем тексте: Анна была прелестна... прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое лицо в своем оживлении; но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести... «Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней»,- сказала себе Кити (Л. Толстой).

4. Одним из средств актуализации коммуникативного центра высказывания могут быть частицы: ...от человека остаются только одни дела его (Горький). Даже о самом эпизодическом действующем лице писатель должен знать все (Паустовский); Неаполь, Сорренто хороши только на короткое время. И именно там особенно живо вспоминается Россия, и именно деревня (Л. Толстой).

5. Потребность в актуализации компонентов семантической структуры предложения обусловила появление и существование некоторых синтаксических конструкций, главной функцией которых и является выделение, усиление информативной значимости тех явлений действительности, о которых идет речь. К ним относятся неполные предложения, вопросительные предложения в монологической речи, многие разновидности односоставных предложений, присоединение, вставные конструкции; обороты, построенные по схеме «Что касается... то...», и др. Например: Что дает мне силу? Поэзия. И мой народ. ...Я люблю свою страну, как простой поселянин,- люблю ее леса, ее небо, дым ее деревень и каждый подорожник, раздавленный колесом телеги... Что же касается поэзии, то говорить о ней я не могу. Каждое мое слово покажется вам ничтожным или темным. Как передать вам сущность того чувства, которое делает меня временами счастливейшим человеком на земле? Жизнь по существу прекрасна,- прекрасна в чистоте своей, в самой своей сердцевине (Паустовский). Из сочетания вопроса и ответной реплики сформировались предложения типа: Чего не терпит жизнь, так это суеты (Ананьев); Чего он не терпел, так это бесспорных истин, уверенности, категоричных суждений (Гранин). Здесь перечислены не все способы актуализации коммуникативного центра высказывания, но и указанных достаточно, чтобы показать, что коммуникативный синтаксис позволил осознать причины появления и существования многих синтаксических конструкций, их семантико-стилистические и структурные свойства.

Примечания:

1. Актуализаторы могут выполнять несколько функций. В плане коммуникативного синтаксиса они оформляют актуальное членение па «данное» и «новое», если оно есть, и выделяют коммуникативный центр предложения, совпадающий с «новым».

2. Нередко коммуникативный центр высказывания актуализируется не одним, а несколькими средствами одновременно. Так, в предложениях Любовь сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь (Тургенев) семантическая значимость слова любовь актуализирована и повтором, и частицей только, и порядком слов.

3. При инверсированном порядке слов может стоять в начале предложения (в актуализирующей позиции) прямое дополнение, инфинитив, входящий в состав сказуемого, и т. д. Их не следует смешивать с подлежащим. Например: Горе, пусть самое небольшое, трудно переживать (Тургенев); Осмыслить и прочувствовать можно даже и верно разом, но сделаться человеком нельзя разом, а надо выделиться в человека (Достоевский).

4. Изменение порядка слов может изменить их синтаксические функции. Ср.: Мороз был сильный (Сильный был мороз".) - Был сильный мороз; Зима стояла затяжная (Мартынов) (Затяжная стояла зима!) - Стояла затяжная зима.

Методическое примечание. В практике школьного преподавания коммуникативный центр высказывания называется описательно: «самое главное», «самое важное в сообщении». Внимание к актуализато-рам создает лингвистические основы работы по развитию связной речи, способствует формированию умения правильно и выразительно читать и говорить.

Взаимосвязь аспектов изучения синтаксиса.

Дифференциация аспектов изучения синтаксического строя языка позволила осознать и глубоко изучить разные его стороны и наглядно показала ограниченность одноаспектного подхода к такому многоаспектному объекту, каким является язык и особенно его синтаксические единицы, сочетание свойств которых представляет собой не механическое сцепление элементов, а органический сплав, где трудно отграничить одно свойство от другого. Известный русский лингвист и методист Л. В. Щерба писал: ...В языке вообще, а тем более в литературном языке, являющемся сложной системой, все настолько связано, что ничего нельзя затронуть, не приведя в движение целого ряда других колесиков»

Этим теснейшим сплавом сторон и свойств синтаксических единиц объясняется непоследовательность отдельных концепций. Так, логический (лингвофилософский) аспект нередко растворяется в конструктивном или коммуникативном. В работах И. И. Ковту-новой определение компонентов актуального членения - темы и ремы - является перефразировкой определения компонентов суждения: «Исходную часть высказывания принято называть т е м о й, поскольку эта часть содержит то, о чем сообщается в предложении. Тема представляет собой предмет сообщения. Вторую часть высказывания, содержащую то, что сообщается о теме, называют ремой (слово «рема» означает «предикат»). Рема заключает в себе основное содержание сообщения и является коммуникативным центром высказывани я» Нетрудно заметить, что определения темы и ремы почти дословно совпадают с традиционными определениями подлежащего и сказуемого, которые уже около ста с лишним лет оцениваются как логические: подлежащее обозначает, о ком или о чем говорится в предложении; сказуемое обозначает, что говорится о подлежащем.

Трудности, связанные с четкой дифференциацией аспектов при исследовании синтаксических единиц, обусловлены объективными факторами, а именно: теснейшей связью разных сторон самого языка, самих синтаксических единиц. Поэтому одни и те же грамматические и лексико-грамматические средства обслуживают разные аспекты. Пожалуй, можно говорить о том, что главной функцией порядка слов является выделение коммуникативного центра высказывания, но очевидно и то, что порядок слов обслуживает и логический, и структурный, и другие аспекты, выступая как «слуга» нескольких господ.

Структурно-семантическое направление.

Структурно-семантическое направление в наше время представлено несколькими разновидностями: в одних случаях больше внимания уделяется структуре, в других - семантике. Несомненно также, что наука стремится к гармонии этих начал.

Структурно-семантическое направление является очередным этапом эволюции традиционного языкознания, которое не остановилось в своем развитии, а стало фундаментальной основой для синтеза достижений различных аспектов в изучении и описании языка и речи. Именно поэтому все существующие направления «вырастали» и «вырастают» на плодотворной почве традиций, «отпочковываются» от основного ствола - главного направления развития русского языкознания, каким являются синтаксические концепции М. В. Ломоносова, Ф. И. Буслаева, А. А. Потебни, А. М. Пеш-ковского, А. А. Шахматова, В. В. Виноградова и др., рассматривавших синтаксические явления в единстве формы и содержания.

В традиционном синтаксисе аспекты изучения синтаксических единиц четко не разграничивались, но так или иначе учитывались при описании синтаксических единиц и их классификации.

В работах представителей структурно-семантического направления бережно сохраняются и развиваются лучшие традиции русской синтаксической теории, обогащаясь новыми плодотворными идеями, разрабатывающимися при одноаспектном изучении синтаксических единиц.

Развитие структурно-семантического направления стимулируется потребностями преподавания русского языка, где необходимо многоаспектное, объемное рассмотрение языковых и речевых средств.

Сторонники структурно-семантического направления опираются при исследовании и классификации (описании) синтаксических единиц на следующие теоретические положения:

1. Язык, мышление и бытие (объективная действительность) взаимосвязаны и взаимообусловлены.

2. Язык - это историческое явление, постоянно развивающееся и совершенствующееся.

3. Язык и речь взаимосвязаны и взаимообусловлены, поэтому принципиально важен функциональный подход к изучению синтаксических единиц - анализ их функционирования в речи.

5. Языковой строй представляет собой систему систем (подсистем, уровней). Синтаксис - один из уровней общей системы языка. Синтаксические единицы образуют уровневую подсистему.

6. Синтаксические единицы многоаспектны.

7 Свойства синтаксических единиц проявляются в синтаксических связях и отношениях.

8. Многие языковые и речевые синтаксические явления синкретичны.

Многие из указанных положений являются основополагающими для всех уровней языковой системы, поэтому они рассматриваются в курсах «Введение в языкознание», «Общее языкознание», «Историческая грамматика русского языка» и др. однако их нельзя игнорировать и при анализе и описании синтаксической системы. Поясним те положения, которые особенно важны для описания единиц синтаксиса. Одним из них является принцип системности языкового строя. Вся современная лингвистика пронизана идеей системности языковых и речевых фактов. Из этого следует: а) язык как система представляет собой целое, состоящее из взаимосвязанных и взаимодействующих элементов; б) нет и не может быть явлений, выпадающих из системы языка, явлений вне системы.

Классики отечественного языкознания исследовали язык как неодноуровневую систему, отмечали межуровневые связи и взаимодействия В современной лингвистике много внимания уделяется разграничению уровней, дифференциации их.

В структурно-семантическом направлении после осознания дифференциации уровней намечаются тенденции: а) исследовать и описать сложное взаимодействие уровней, их переплетение. В синтаксических работах это проявляется в выявлении связей лексики и синтаксиса, морфологии и синтаксиса (см. соответствующие разделы); б)" в синтаксических трудах установить иерархию синтаксических единиц: словосочетание, простое предложение, сложное предложение, сложное синтаксическое целое. Намечаются два подхода к описанию синтаксических единиц: от низших к высшим (подход «снизу»), от высших к низшим (подход «сверху»). В зависимости от подхода исследователю открываются разные стороны синтаксических единиц, разные их свойства.

Специфической особенностью структурно-семантического направления является многоаспектное изучение и описание языка, ив частности синтаксических единиц.

Если в традиционном языкознании объемное исследование синтаксических единиц опиралось в значительной мере на интуицию исследователей, то в структурно-семантическом направлении сознательно объединяются наиболее существенные признаки явлений, отмеченные в рамках какого-либо одноаспектного направления. Однако очевидно, что учесть все одноаспектные характеристики трудно (их слишком много!), а во многих случаях и не нужно, если для определения места синтаксического факта в системе других (при классификации и квалификации) достаточно небольшого количества признаков.

В лингвометодических целях основными признаками синтаксических единиц признаются структурный и семантический.

Основным критерием классификации синтаксических единиц на современном этапе развития синтаксической теории признается структурный.

Исходя из диалектического единства формы и содержания, в котором определяющим является содержание, важнее семантика, ибо нет и не может быть бессодержательной, «пустой» формы. Однако доступны наблюдениям, обобщениям и т. д. лишь те «смыслы», которые выражены (оформлены) грамматическими или лексико-грамматическими средствами. Поэтому не только в структуралистских направлениях, но и при структурно-семантическом анализе явлений языка и речи первичным является структурный подход, внимание к строению, к форме синтаксических явлений. Поясним сказанное следующими примерами.

Разграничение двусоставных и односоставных предложений во многих случаях опирается лишь на структурный критерий (учитывается количество главных членов и их морфологические свойства - способ выражения). Ср.: Я люблю музыку.- Люблю музыку; В окна кто-то стучит.- В окно стучат; Все тихо вокруг.- Тихо вокруг и т. д. Семантические различия между двусоставными и односоставными предложениями незначительны.

Выделение неполных предложений типа Отец - к окну также опирается на структурный критерий, так как в семантическом плане это предложение полное.

Предпочтение структурного критерия семантическому при определении объема членов предложения было показано на с. 18.

Семантическими конкретизаторами в ряде случаев могут выступать причастные и адъективные обороты и даже придаточные предложения. Например: Жизнь, пройденная без служения широким интересам и задачам общества, не имеет оправдания (Лесков).

И если последовательно проводить семантический критерий классификации синтаксических единиц, если довести до крайности требование семантической полноты, то членение предложений в таких случаях может быть представлено в виде двух компонентов, то есть практически не будет выяснен механизм построения таких предложений. Однако в структурно-семантическом направлении не всегда последовательно соблюдается структурный критерий классификации. Если структурные показатели не ярки, решающую роль играет семантика. Такие случаи уже рассматривались при выяснении связей лексики, морфологии и синтаксиса. Семантика может иметь решающее значение при разграничении прямого дополнения и подлежащего (Кедр сломал ураган), при определении синтаксической функции инфинитива (ср.: Я хочу написать рецензию.- Я прошу ншгисать рецензию) и т. д. Более строгое, точное и полное определение характера синтаксического явления возможно лишь с учетом структурных и семантических различий.

Методическое примечание. В теоретической и практической части школьного учебника выделяется на первый план то структура, то семантика. Так, при разграничении двусоставных и односоставных предложений основной критерий - структурный, а при разграничении разновидностей односоставных глагольных предложений основной критерий - семантический; при разграничении разновидностей союзных сложных предложений основной критерий - структурный, а при классификации бессоюзных предложений"- семантический. В целом для учебника характерна оправданная языковым и речевым материалом гибкость в соотношении структурных и семантических показателей при квалификации и классификации языкового материала.

Следующей особенностью структурно-семантического направления является учет значений элементов (компонентов) синтаксических единиц и отношений между ними при квалификации синтаксических явлений. В традиционном языкознании в центре внимания - сущность самой синтаксической единицы, ее свойства; в структуральных направлениях в центре внимания - отношения между синтаксическими единицами.

В структурно-семантическом направлении учитывается как значение элементов, так и значение отношений. В наиболее общем виде их можно определить следующим образом: значение элементов - это их лексико-грамматическая семантика, значение отношений - это то значение, которое обнаруживается у одного элемента системы по отношению к другому.

Элементами (компонентами) словосочетаний являются главное и зависимое слова, простых предложений - члены предложения (словоформы), сложных предложений - их части (простые предложения), сложного синтаксического целого - простые и сложные предложения.

Покажем различие между значением отношений и значением элементов сравнением семантики следующих словосочетаний: пилить дрова и пилка дров . При структурном подходе значением этих словосочетаний считаются объектные отношения. При структурно-семантическом подходе значения данных словосочетаний различаются: пилить дрова - «действие и объект, на который переходит действие»; пилка дров - «опредмеченное действие и объект, на который переходит действие».

Синтез значения элементов и значения отношений позволяет более точно определить семантику словосочетания в целом, чем при структурной характеристике, когда отмечается лишь значение второго элемента, которое и трактуется как значение словосочетания.

Разграничение значений отношений и значений элементов объясняет причины двойственной квалификации семантики словосочетаний, которая наблюдается в современных работах по синтаксису: пасмурный день - определительные отношения и «предмет и его признак»; рубить топором - объектные отношения и «действие и орудие действия» и т. д. Первые определения значений более характерны для современных синтаксических теорий структурального направления, вторые - для структурно-семантического направления.

Значение отношений может соответствовать значению элементов (золотая осень, снежная зима и т. п.), может внести в семантику элементов дополнительные «смыслы»: значение объекта, места и др. (дождь со снегом, дорога в лесу и т. п.), может изменить значение элементов (берег моря, листья березы и т. п.).

Смысловые отношения между предложениями в составе сложного определяются не только грамматической, но и лексической семантикой сочетающихся предложений. Так, в предложениях Печален я: со мною друга нет (Пушкин) и Я весел: со мною мой друг сама возможность временных и причинно-следственных отношений определяется как лексической, так и грамматической семантикой. Здесь невозможны, например, значения цели, так как типовое значение первого предложения (состояние) не допускает сочетания с предложением, имеющим значение цели. Между предложениями Я люблю чай и Скоро пойдет дождь нельзя установить смысловых связей из-за несочетаемости лексической семантики этих предложений.

Очевидно, что грамматическая семантика сложных предложений необходима не сама по себе, а как тот фон, который позволяет так «столкнуть» предложения, чтобы осложнить их лексическую семантику дополнительными смыслами, выявить их содержательные резервы. Например: Учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться (Винокуров). Семантика этого сложного предложения в целом не простая сумма «смыслов» отдельных предложений. Глубже и острее становится сообщение первой части при дополнении ее указанием на цель, раскрывающуюся придаточным предложением. Информативное содержание этого сложного предложения, несомненно, включает лексические и грамматические значения элементов (главного и придаточного предложений) и значение отношений между ними. Анализ семантики словосочетаний и сложных предложений с учетом значений элементов и отношений показывает, что наиболее полно и точно специфика элементов синтаксических единиц раскрывается в связях и отношениях между ними.

Следующей особенностью структурно-семантического направления, органически связанной с двумя первыми, является внимание к явлениям переходности (синкретизма), которые обнаруживаются на всех уровнях языка и речи, при изучении языка в любом аспекте.

Синтаксические единицы обладают комплексом дифференциальных признаков, среди которых главными являются структурные и семантические. Для удобства описания синтаксические единицы систематизируются (классифицируются), при этом выделяются типы, подтипы, разновидности, группы и т. д. синтаксических явлений, в свою очередь обладающие набором дифференциальных признаков.

Стройность классификаций нарушают синтаксические явления, сочетающие свойства разных классов в синхронной системе языка. Они квалифицируются как переходные (синкретичные). Взаимодействующие синтаксические явления можно представить в виде перекрещивающихся, частично накладывающихся друг на друга кругов, каждый из которых имеет свой центр (ядро) и периферию (см. данную ниже схему).

Центр (ядро) включает типичные для той или иной классификационной рубрики синтаксические явления, обладающие максимальной концентрацией дифференциальных признаков, полным их набором. На периферии располагаются синтаксические явления, у которых отсутствуют или неярко выражены какие-либо дифференциальные признаки, характерные для центра. Заштрихованный сегмент - область промежуточных образований, для которых характерно равновесие сочетающихся дифференциальных признаков. Различное соотношение свойств сопоставляемых синтаксических явлений можно показать с помощью шкалы переходности, расположив ее в пересекающихся кругах. Конечные точки шкалы А и Б обозначают сопоставляемые синтаксические единицы и их разновидности, между которыми в синхронной системе языка, особенно речи, существует бесконечное число переходных (синкретичных) звеньев, «переливающихся» одно в другое. Количество переходных звеньев для удобства изложения сводим к трем, выделяя их как узловые пункты, вехи.

Аб, АБ, аБ - это переходные соединительные ступени, или звенья, отражающие взаимодействие между соотносительными синтаксическими явлениями. Переходные звенья включают факты языка и речи, синтезирующие дифференциальные признаки А и Б.

Синкретичные явления неоднородны по пропорции сочетающихся свойств: в одних случаях больше признаков типа А, в других преобладают свойства типа Б, в третьих - наблюдается примерное равновесие сочетающихся свойств (АБ). Поэтому синкретичные явления делятся на две группы: периферийные (Аб и аБ) и промежуточные (АБ). Граница между типичными синтаксическими явлениями проходит в зоне АБ. Шкала переходности позволяет наглядно показать колебания в удельном весе сочетающихся дифференциальных признаков. Наличие переходной зоны между типичными единицами (А и Б) связывает единицы синтаксиса, и особенно их разновидности, в систему и делает границы между ними нечеткими, неясными. Л. В. Щерба писал: ...надо помнить, что ясны лишь крайние случаи. Промежуточные же в самом первоисточнике - в сознании говорящих - оказываются колеблющимися, неопределенными. Однако это-то неясное и колеблющееся и должно больше всего привлекать внимание, лингвистов»

Полное представление о системе синтаксического строя русского языка не может дать изучение только типичных случаев, характеризующихся «пучком» дифференциальных признаков. Необходимо изучение взаимодействия и взаимовлияния синтаксических единиц с учетом переходных (синкретичных) звеньев, отражающих в синхронной системе языка богатство его возможностей и динамику его развития. Игнорировать синкретичные явления - значит сокращать и обеднять объект исследования. Без учета синкретичных образований невозможна глубокая и всесторонняя классификация единиц синтаксиса. Переходы (переливы) без резких разграничительных линий наблюдаются между всеми единицами синтаксиса и их разновидностями.

Переходные явления не только имеют место в одной какой-либо системе (подсистеме и т. д.) языка, но и связывают между собой разные его уровни, отражая взаимодействие между ними. В результате и при уровневом разграничении обнаруживаются синкретичные факты (промежуточные и периферийные), которые трактуются как межуровневые.

Таким образом, взаимопроницаемы и уровни, и аспекты.

Среди многих факторов, обусловливающих явления переходности, отметим три: 1) совмещение признаков, характеризующих различные синтаксические единицы, вследствие их уровневого характера; 2) совмещение признаков, характеризующих синтаксические явления, вследствие их многоаспектности; 3) совмещение признаков вследствие наложения (синтеза) значений элементов и значений отношений. Иллюстрируем высказанные положения. Синтез дифференциальных свойств основных синтаксических единиц, относящихся к разным уровням синтаксической подсистемы, проиллюстрируем следующими примерами, в ряду которых Аб, АБ и аБ - зона переходных случаев между сложноподчиненным предложением и простым, осложненным вводным словом:

А - Всем известно, что он молодой человек.

Аб - Известно, что он молодой человек.

АБ - Известно: он молодой человек.

аБ - Известно, он молодой человек.

Б - Он, известно, молодой человек.

Несоответствие смысловой и формальной структуры как следствие многоаспектного характера синтаксических единиц покажем на следующем примере: Люблю грозу в начале мая... (Тютчев). Такие предложения одни ученые рассматривают как односоставные определенно-личные, другие - как двусоставные с неполной реализацией структурной схемы. Двойственная квалификация таких предложений обусловлена разноаспектным подходом к их анализу. Если брать за основу классификации одни лишь семантические свойства (есть деятель - логический субъект и действие - предикат), то это предложение надо квалифицировать как двусоставное; если учитывать лишь структурные свойства, то это предложение надо квалифицировать как односоставное; если учитывать и то и другое, то такое предложение следует трактовать как переходное (промежуточное) между двусоставными и односоставными. На шкале переходности такое предложение попадает в заштрихованный сегмент.

Синтез дифференциальных признаков вследствие наложения значений элементов и значений отношений покажем на следующем примере: Путь в лесах - это километры тишины, безветрия (Паустовский). В словосочетании путь в лесах лексико-граммати-ческое значение места словоформы в лесах осложняется значением определения (ср.: лесной путь).

Из всего сказанного следует вывод: необходимо разграничивать типичные синтаксические единицы и их разновидности, обладающие полным набором дифференциальных признаков, и п е-реходные (синкретичные) явления с совмещением признаков. Как для синтаксических исследований, так и для практики преподавания чрезвычайно важно не стремиться «втиснуть» синкретичные явления в прокрустово ложе типичных случаев, а допускать варианты в их квалификации и классификации, отмечать сочетающиеся свойства. Это позволит преодолеть догматизм в практике преподавания, а в теоретических исследованиях повлечет более свободную, гибкую и глубокую трактовку синтаксических явлений.

Методическое примечание. В школьном синтаксисе отмечается возможность постановки нескольких вопросов к одному и тому же члену предложения (см. примеч. на с. 64, 72 и др.). Внимание к многозначным членам предложения не только расширяет круг знаний учащихся, но и способствует развитию их языкового чутья, познавательной деятельности, мышления и речи. Однако в школе не следует делать центром изучения многозначные члены предложения, хотя о существовании их учитель должен знать, чтобы не требовать однозначного ответа там, где возможно двоякое толкование.

Литература:

1. Грамматика современного русского литературного языка.- М., 1970.- С. 541. Далее в тексте эта книга будет называться «Грамматика-70».

2. См.: Распопов И. П. Строение простого предложения в современном русском языке.- М., 1970; Ковтунова И. И. Современный русский язык: Порядок слов и актуальное членение предложения.- М., 1976; Крушельницкая К. Г Очерки по сопоставительной грамматике немецкого и русского языков.- М., 1961.

3 В лингвистических работах коммуникативный центр предложения-высказывания («новое») называется также информативным, семантическим, смысловым.

4 См.: Ковтунова И. И. Современный русский язык: Порядок слов актуальное членение предложения.- М., 1976; Сиротинина О. Б. Порядок слов в русском языке,- Саратов, 1

5. Щерба Л. В. Современный русский литературный язык // Избр. работы по русскому языку.- М., 1957.- С. 126-127

6. Ковтунова И. И. Современный русский язык: Порядок слов и актуальное членение предложения.- М., 1976.- С. 7

7. «У разных ученых по-разному, но во всех наших отечественных классических грамматических трудах присутствует понимание языкового строя как неодноуровневой системы, внутри которой постоянно и разнообразно осуществляются межуровневые, внутрисистемные связи и взаимодействия». (Шведова Н. Ю. Русская научная описательная грамматика в Академии Наук // Вопр. языкознания.- 1974.- № 6.- С. 12.)

8. См.: Бабайцева В. В. Предложение как многоаспектная единица синтаксиса// Рус. яз. в школе.- 1984.- № 3.

9. Щерба Л. В. Избранные работы по языкознанию и фонетике.- Л., 1958.- Т. I.- С. 35-36.

ЛЕКЦИЯ № 14

СИНТАКСИС. ТЕОРИЯ СЛОВОСОЧЕТАНИЯ

Синтаксис (от греч. Syntaxis – построение, порядок) – грамматическое учение о связной речи, о единицах более крупных, чем слово. Под синтаксисом понимают также и раздел грамматики, изучающий процессы порождения речи: сочетаемость и порядок следования слов внутри предложения, а также общие свойства предложения как автономной единицы языка и высказывания как части текста.

Синтаксис членится на три комплексных раздела. В первом – синтаксисе частей речи – изучаются сочетательные возможности слова (синтаксические валентности), способы их реализации (согласование, управление, примыкание и др.) и выражаемые ими отношения (атрибутивное, комплетивное и т. п.). Во втором разделе синтаксиса – синтаксисе предложения – описываются внутренняя структура, коммуникативные типы (сообщение, вопрос, побуждение), предикативность и модальность, семантика и синонимические преобразования, а также виды и способы выражения отношений, формирующих сложное предложение. В третьем разделе исследуется актуализация предложения, т.е. те модификации, которые оно претерпевает при вхождении в диалогический или монологический текст, - актуальный синтаксис, синтаксис текста.

Термин «синтаксис», впервые использованный стоиками (3 в. до н.э.), был отнесен к наблюдениям над логическим содержанием высказываний. Однако интерес к категориям синтаксиса присутствовал уже у ранних греческих мыслителей и был обусловлен производимым ими логическим анализом речи. В центре внимания античных философов (Протагора, Платона, Аристотеля и др., позднее – стоиков) находился «логос» - понятие нерасчлененно относимое к речи, высказыванию, предложению, суждению, законченному тексту (например, к «Илиаде»). Первыми синтаксическими операциями были: 1) классификация высказываний по их коммуникативной цели, 2) членение предложения-суждения на основные части, 3) определение отношений между частями сложного периода. Среди высказываний различались: вопрос, ответ, поручение, просьба (Протагор, 5 в. до н.э.), утверждение, отрицание, повествование, побуждение (Аристотель), отрицательные и утвердительные предложения (аксиомы), общий и частный вопрос, повеление, заклинание, клятва, высказывание-обращение (стоики). Исходя из тезиса о тождестве между мыслью и ее речевым выражением, Платон и его последователи расчленяли суждение- предложение на две части: имя (onoma) и глагол (rhema), понимаемые как языковые выражения субъекта и предиката. Стоики положили начало изучению сложного предложения и организующих его отношений (каузальных, следственных, условных, соединительных, разъединительных).

Перелом в принципах синтаксического анализа зафиксирован в сочинениях Аполлония Дискола (3 в.). Синтаксис Аполлония Дискола имел морфологическую основу. Его исходным пунктом было слово. Синтаксис заключался в описании связей слов, форм слов (падежей) в предложении. Этим было положено начало синтаксису частей речи.

Итак, история изучения синтаксиса имеет многовековую традицию и, тем не менее, вопрос о предмете и соответственно, о границах этого раздела науки о языке продолжает оставаться актуальным. Вплоть до настоящего времени среди лингвистов нет единства в понимании предмета синтаксиса как особого раздела грамматики. Речь идет не только о различиях в принципиальном подходе к синтаксическим явлениям, - различиях, которые существуют между представителями «традиционного» синтаксиса и некоторых новых направлениях в теории языка. Даже те ученые, которые относят себя к числу «традиционалистов», нередко трактуют синтаксис как целое и отдельные синтаксические категории (предложение, словосочетание, члены предложения и т.д.) с диаметрально противоположных позиций.

В лингвистике XX века можно выделить три основные точки зрения на предмет синтаксиса. Одни из исследователей определяют синтаксис как учение о словосочетании, считая основной своей задачей установление правил или закономерностей соединения слов. Что же касается предложения, то его они рассматривают не как особую единицу, а как разновидность словосочетания, как словосочетание, соотносимое с логическим или психологическим суждением. В русском языкознании именно такого понимания придерживались, большинство его учеников и последователей; наиболее ярко оно отразилось в работах.

Другие исследователи практически ограничивают объем синтаксиса синтаксисом предложения, тем самым, совершая скачок от слова непосредственно к предложению, минуя словосочетание. Такого рода концепцию развивал, например. Б. Дельбрюк, видевший в синтаксисе учение о предложении и его частях.

Наиболее распространена в отечественном языкознании , как, впрочем, и за рубежом, трактовка синтаксиса как раздела языкознания, включающего и теорию словосочетания, и учение о предложении.

Каждая из этих трех точек зрения имеет свои достоинства и недостатки.

Интерес к словосочетанию и выдвижение его на первый план дает возможность глубже понять и отразить типологические особенности конкретных языков. При таком подходе, однако, не принимается во внимание целый ряд специфических характеристик предложения, отличающих его от словосочетания.

Занимаясь преимущественно предложением, лингвист получает возможность легко связать описательный синтаксис с историческим, вскрыть пути формирования синтаксических категорий. Вместе с тем преувеличенное внимание к предложению в ущерб словосочетанию создает разрыв между словом как единицей морфологии и предложением как единицей синтаксиса. Тем самым целый ряд проблем остается вне поля зрения.

Казалось бы, что третья точка зрения, которую можно назвать компромиссной, позволяет избежать недостатков, присущих первым двум, сохраняя в то же время их достоинства. Это действительно так. Но такой компромиссный подход к синтаксису в ряде случаев приводит к смешению и эклектическому соединению разнородных критериев.

Выделение более элементарной синтаксической единицы, чем предложение, непосредственно определяется тем или иным пониманием последнего. С одной стороны, можно рассматривать эту более элементарную синтаксическую единицу как единицу грамматическую, с другой - как некоторое семантико-интонационное единство, подчиненное единству предложения.

Соответственно в синтаксической литературе употребляются термины «словосочетание» и «синтагма», которые представителями различных школ и направлений трактуются по-разному.

и его ученики подходили к словосочетанию как к основной единице синтаксиса, считая предложение разновидностью словосочетания (законченным словосочетанием). Наиболее последовательно развивал синтаксические взгляды, у которого термин «словосочетание» покрывал и парные соединения слов, и многословные образования – вплоть до простого распространенного предложения.

Иное понимание словосочетания мы находим в работах. Он считал словосочетание своего рода эквивалентом слова, имеющим номинативную функцию, так же как и слово. Словосочетания при таком подходе рассматриваются как для предложения, и только будучи включенными в предложение они приобретают коммуникативную функцию.

В отличие от отечественных лингвистов за рубежом многие ученые очень часто вкладывают в понятие словосочетание исключительно формально-грамматическое содержание. Основное направление в современных зарубежных работах по теории словосочетания восходит к взглядам Ф. де Соссюра и развивавшего его воззрения. Оба языковеда употребляли в этом смысле термин «синтагма», причем в понятие синтагмы включались как внешние синтагмы (т.е. словосочетания типа интересная книга), так и внутренние синтагмы (т.е. производные слова медвежонок). Синтагмами были названы все виды комбинаций определяющего и определяемого. В каждой внешней синтагме есть определяющее и определяемое слово. Их взаимное отношение бывает трех видов: согласование, управление и примыкание. Соответственно синтагмы распадаются на три основных типа: определительные, дополнительные и обстоятельственные.

Существуют, однако, и концепции, в которых под понятие синтагмы подводятся и такие грамматические словосочетания, в которых компоненты связаны на подчинительным, а сочинительным отношением (типа брат и сестра). Так понимает синтагму, в частности, лингвист женевской школы А. Фрей, различающий подчинительные и сочинительные синтагмы.

В американской лингвистике началом учения о словосочетании принято считать появление книги «Язык» американского структуралиста Л. Блумфилда в 1933 году. Согласно теории Блумфилда словосочетания всех языков мира, а не только в английском языке , можно разделить на две основные большие группы: 1) эндоцентрические (endocentric) и 2) экзоцентрические (exocentric). Принцип выделения этих двух групп коренным образом отличается от принципа, принятого в отечественном языкознании. Согласно Л. Блумфилду эндоцентрическими группами следует считать такие построения, в которых одна или любая из составляющих может заменить всю группу в большей (т.е. в расширенной) структуре. Примерами могут служить следующие: poor John, John and Mary и т.д.

Экзоцентрические словосочетания характеризуются отрицательным признаком и определяются как построения, в которых ни одна из составляющих не может заменить всего словосочетания в расширенной структуре.

Дальнейшая субкатегоризация выделенных типов словосочетаний проводится в традиционном плане: эндоцентрические делятся на подчинительные (poor John) и сочинительные (John and Mary), а экзоцентрические на предикативные (John ran) и предложные (beside John).

Для зарубежной лингвистики характерно отсутствие единого термина для обозначения словосочетания. Наиболее распространен термин phrase. Однако наряду с ним широко используются и другие, например, word group, word cluster.

Блумфилд ввел термин для обозначения того члена эндоцентрического словосочетания, который может заменить всю группу в большей структуре. В подчинительных эндоцентрических словосочетаниях этот элемент мог именоваться двояко: либо «head», либо «centre».

Следует упомянуть субкатегоризацию словосочетаний, предложенную Ч. Хоккеттом. Она основана на чисто структурном принципе расположения ядра по отношению к другим членам словосочетания и включает 4 типа словосочетаний: